— Эй, хозяин! Какой она у тебя длины? Метров сто?
— Метров тридцать, — недовольно пробурчал пилот.
Наконец, затянули последнее крепление, и братья Михеенко пошли на выход.
— Знаешь, Паш… ты хороший брат.
— Че-го? — Павел попытался, как всегда, сделать одновременно пару дел — спрыгнуть на землю и оглянуться, но споткнулся и покатился кубарем, пока не поймали друзья-старатели.
Затейливая брань потекла извилистым ручьём.
Пилот заслушался. Он даже не сразу понял, что эта речь обращена к Киряше, гаду этакому, паникёру и дубинушке стоеросовой.
— Ржавый якорь тебе в …!
— На словах ты — Лев Толстой, а на деле… — то ли Кириллу лень было договаривать рифмовку до конца, то ли он просто не хотел материться, как брат-близнец. — Полетели мы, в общем. Не поминайте лихом!
Теперь уже и остальные почуяли сбой. Обычно Киряша так не прощался, обычно он кричал что-то бравурно-восторженное типа «небеса зовут!» или там «передавайте приветы любавушкам!». И Павла он называл братом крайне редко. А уж чтобы хорошим, так и вовсе ни разу.
Завгородний сидел в кабине пилота, его каменно-твёрдое лицо виднелось через лобовое стекло, и только пара человек во всей артели понимала, что на самом деле Борис очень сильно волнуется.
Не каждый день везёшь на передачу в Москву шестьдесят пять кило золотишка!
Заревел мотор, пришли в движение лопасти. Секунда, две, три — ветер от винта пригнул траву, дотянулся до берега Селемджи, погнал волны от берега, заставил старателей попятиться, отойти подальше.
Громоздкий вертолёт тяжело подпрыгнул на полметра вверх, а там обрёл вдруг хищную плавность, повёл фигурным хвостом и стремительно уплыл в синеву.
— Ровно пошёл, — выдохнул Семён, связист. — Пойду бандуру настраивать.
— Да они до Хабаровска часа через два доберутся, не раньше, — вяло откликнулся Павел, провожая взглядом вертолёт, превратившийся в чёрточку.
— Ну и что. В прошлый раз барахлило…
— Ладно, как хочешь.
…Через два часа вертолёт до Хабаровска не долетел.
Через три тоже.
Через четыре часа с хабаровских баз уже подняли авиацию на поиски пропавшего Ми-10К, бортовой номер 04128, но не нашли его ни к вечеру, ни через неделю, ни через год.
Артель распалась.
Связист Семён спился.
Павел Михеенко повредился в уме: он всем говорил, что в нём теперь живут двое, Паша и Киряша…
В ночь моросил навязчивый мелкий дождик. Такой осенний, что не вдруг поверишь: лету жить ещё месяц. Но утро развеяло все сомнения, окунув едва проснувшийся город в душную жару.
Расписание поездов от погоды не зависело. Казанский вокзал жил обычной жизнью. Гулкое эхо проносило голоса диспетчеров от края до края перронов. Перекликались гудки, тревожные и радостные. Волнами накатывал народ — и откатывал, накатывал и откатывал…
Камеры хранения наполнялись и пустели. Поток людей то иссякал, то возобновлялся. Ближе к десяти утра наметилась краткая передышка, по расписанию выпала пауза в пятнадцать минут между поездами. Максим тоскливо вздохнул: жутко хотелось курить. Действительно, жутко и даже просто дико, но — нельзя. Начальство ругается, если табаком пахнешь. И пересменок только в час. А до часа ещё уйма времени.
К пункту приёма-выдачи подошёл мужчина среднего роста, среднего возраста с очень средним невыразительным лицом и яркими глазами. Максим нацепил наиприветливейшую из возможных улыбку:
— Здравствуйте…
Вышло жалко и натянуто.
Пассажир усмехнулся:
— И вам не хворать. Вот, примите багаж.
Курить резко расхотелось, зато захотелось спать, и зевота раздирала рот, сдержать — никакой возможности. Оставалось только прикрывать рот предплечьем.
— Примите багаж.
Максим проглотил зевок, прищурился: небольшой чемоданчик, из новых, с кодовым замком, черный, с выдвижной ручкой и колёсиками. Он оказался неожиданно тяжёлым.
— Принимаю…
Навесить бирку — убрать на полку — заполнить квитанцию…
— Ваша фамилия?
Мужчина молчал, положив обе ладони на стойку.
— Как ваша фамилия? — повторил Максим и поднял взгляд.
— Ты сам знаешь, — вежливо склонился к нему собеседник.
— Угу, — согласился Максим и продолжил заполнять квитанции, не отрываясь от ярких, мистических глаз клиента.
Зевота одолевала.
Снова захотелось курить. А, чёрт, будь что будет, вот сейчас дозаполнит, позовёт Димку и смотается на минутку, мало ли, вдруг в туалет припёрло.
— Распишитесь… вот ваш жетон…
Только теперь, когда пассажир удалялся, Максим заметил, что одет он слегка не по погоде, в вязаную шапку и демисезонную куртку.
— Брр…
— Ты чего? — спросил подошедший незаметно со спины Димка, и Максим подскочил на месте:
— Чего?
— Это я у тебя спрашиваю — чего?
— Да ничего!
— А чего рычишь?
— Кто?
— Дед Пихто. Ты что, с утра не проснулся?
— Нет, я с ночи не уснул… Дим, ты тут посмотришь? Я на минутку, буквально? Я того… ну, по делу.
Дима понимающе улыбнулся:
— Беги уже, дыми.
Максим и побежал, против воли пытаясь нашарить взглядом в сгущающейся под прибытие поезда толпе мужчину в куртке и шапке. Глаза скользили рассеянно по майкам и летним рубашкам, цепляясь то за глубокое декольте, то за короткую юбку, то за тигровые лосины.
Все оделись по сезону.
«Зябкий» пассажир исчез.
Горячев, начальник отдела «Т.О.Р.», старший следователь по особо важным делам, уже не первый день чувствовал себя не вполне хорошо. Что там — откровенно плохо, но изо всех сил старался не подавать вида. Он умудрился где-то крепко простыть, плохо спал ночами и наотрез отказывался от помощи друзей- экстрасенсов.
— У меня крепкий иммунитет, — неубедительно говорил Николай Васильевич и подкреплял слова чиханием или кашлем. — Мы с ним справимся с простудой сами.
Ярослав Краснов, неофициальный «второй начальник» отдела «Т.О.Р.», которого Горячев за глаза
