нашем сохраним. Да и ты себя береги: не ровен час».
Принесла из келлии своей Мелания скрыницу малую деревянную и сказала: «Ведомо тебе, Светомире, про частицу молитвы, в ларце сем заключенной, что она вкупе с другими двумя частями той же молитвы послужит для признания тебя тем самым царевичем, которого у криницы похоронили. Мать твоя от старца Парфения сей ларец получила и меня просила вручь изручь тебе его отдать. Вот и привел тебя ко мне Господь в непоздний срок».
Светомир молча наклонил голову. И, благословив, отпустила его старица.
Послов из Срединного Царства принимал Владарь как и при первом их посещении, с почетом царским. Долго за полночь затянулась трапеза торжественная в государевых палатах. Наконец, все гости разошлись; не ушли лишь двенадцать Пресвитеров и юнота миловидный, с ними прибывший.
И подошел сей юный к царю и передал ему ларец золотой, сапфирами искусно осыпаный, говоря: «Послание, Государь, тебе от Иоанна Пресвитера.»
Принял скрыницу Владарь и в сторону ее отставил, дабы потом в своей опочивальне без свидетелей, тайное, как он полагал, писание из нее достать.
Но сказал один из святителей: «Наказывал нам Иоанн Пресвитер послание его прочесть, когда будем мы с тобой наедине все двенадцать вместе и сей юный среди нас».
«Быть по слову Иоаннову», молвил Владарь.
Тогда святитель снял печати со скрынии, вынул свиток и стал оглашать послание. Писал Пресвитер про Парфения, что он пробудил царева и к себе увел, писал про Царство Срединное, где девять лет ремудряли отрока, писал про посольство свое, которому ныне поручено царю Владарю сына вернуть; про многое еще писал Иоанн, но об разрешительной молитве не упомянул.
Слушал, слушал Владарь, и мнилося ему, что слышимое ему лишь снится. Он боялся проснуться. Порою всматривался он в юношу миловидного, (421) поодаль стоящего; и что-то родное, давно утраченное уветливо трогало сердце.
Когда грамота была прочитана, все обратили взоры на Владаря, ожидая что он скажет. Но он молчал, лишь знак подал рукою, что прием окончен. Пресвитеры, простившись по чину, покинули палату. Отец и сын остались вдвоем.
Владарь за плечи притянул к себе царевича, долго глядел на него: он искал увериться, что перед ним — не мечта, не привидение. Наконец он сказал:
«Светомире, ты ли это? Не думая, не уповая, все годы эти я неизменно ждал тебя. Не видя тебя верил, что явишься ты непременно;
а ныне, видя тебя, не верю, что ты въявь стоишь передо мною. Уж не морочит ли меня твой двойник, не маячет ли здесь твоя тень?»
— «Не тень я, отец, и не морок. Вот я вправду стою перед тобою», весело возражал Светомир. «Помнишь как ты меня, младенца, серым волком обернувшись, на спине своей в тридесятое царство уносил? Помнишь как с войны ряженый к нам приехал?»
И вовлекал Светомир отца своего все больше и больше в ушедший мир воспоминаний; и призрачный мир тот делал все менее и менее призрачным их невероятное, живое свидание. И на душе Владаря стало легко как давно не было.
И нетерпелося ему все узнать не только про самого Светомира, но и про Пресвитера, и про Параскеву, и про устройство царства их, и про смерть Радивоя, и про исцеление дочери его.
А, когда сказал Светомир, что с ним вернулася и Радислава, вскричал царь радостно: «Поезд особый снарядим, дабы с почетом должным дочь Радивоя к нам во дворец привести.»
Возразил Светомир: «Не гневайся, отец, за ослушание: не хочет игуменья Меланья отпускать Радиславу из монастыря доколь со мною здесь все не прояснится».
— «И то правда», сразу согласился Владарь. «Не спокойно у нас тут будет. Разобидятся греки, узнав о твоем возвращении». Замолк на мгновение царь; потом сказал хмуро: «Может ты слыхал уж от людей, что я царицу Зою за себя взял. Сыну нашему пятый год пошел. Тебя не было, и не было разумной надежды, что с того света ты можешь воротиться. Царство оставалось без наследника».
Голос Владаря звучал покаянно. И смутился Светомир, что отец перед ним будто винится. «Ты прав во всем», поспешил он ответить. Владарь тихо продолжал: (422)
«Женился я через год после смерти матери твоей. Святой жизни была Отрада. Поспел я в монастырь, когда она еще дышала. Говорит не могла. Она меня благословила, умирая».
О чем только за часы ночной беседы не переговорили меж собою Влодарь со Светомиром, а про главное что на душе у обоих болело, никто из них первым не решался сказать. Но теперь, когда Владарь решился, Светомир, едва умолк отец, сразу стал рассказывать про все, что помять ему сохранила о последнем свидании с матерью: как приходила она в пустыньку Парфения, и как она песни ему пела, и как он под те песни уснул.
И вдруг Владаря молотом по сердцу ударила мысль: «Отрада все знала». Он склонил голову так, что Светомир не мог видеть его лица. Он долго молчал.
«Ныне вся забота моя будет тебя без промедления законным наследником поставить», сказал он, наконец, не отвечая об Отраде. «Все возмущения и споры с корнем вырвем. Промыслим о том с патриархом и Жихорем».
— «О сем уже старец Парфений давно промыслил», вступился Светомир. «Поручено мне открыть тебе то, что до сей поры в царстве твоем после ухода старца знали лишь мать моя и игуменья Меланья». И Светомир прилежно все поведал об разрешительной молитве и, кончив рассказ, достал из-под одежды своей и передал Владарю две малых скрыницы деревянных, меж собою схожих совершенно.
Открыл Владарь скрыницы, вынул отрывки листа, приложил их друг к другу и увидел, что составляют они единое письмо и образуют середину и конец отпускной молитвы.
«Начало ее в гробу моем лежит», повторил Светомир.
«Не мерою дает Бог благо,» воскликнул Владарь. «Ты во спасение и утешение мне возвращен, дабы дело мое завершить. О чуде такого дара я и просить Господа не дерзал бы. Епифания патриарха поспешно призовем. Могилу торжественно раскопаем при народе многом, и гроб отворим. А назавтра, раз Радислава пожаловать к нам не может, отправлюся я сам взглянуть на нее. И то уж давно я к старице Меланье в монастырь собираюсь».
Как настал день, сели царь с царевичем на коней и поехали без провожатых в далекую обитель.
Когда вышла Радислава и взглянула на Владаря очами темными, большими, Гореславиными — захолонуло в нем сердце. И предстала пред ним будто живая, в красе своей юной, нежной и грозной его сужено-несуженая, и оторопел он как тогда. Владарь тяжело опустился на скамью, чтоб не упасть. Но сразу-же оправился, встал; был спокоен и весел; никто ничего не приметил.
А после общей трапезы Владарь всех отпустил опричь одной игуменьи Меланьи; и долго распрашивал ее про Отраду. (423)
Торопил Влодарь открытие гроба Светомирова. В назначенный день все званные собралися у криницы: царская семья, пресвитеры и черноризцы, посланные Иоанном, князья, бояре, воеводы и люди сановитые.
По правую руку патриарха стали Владарь и Светомир, по левую царица Зоя и княжна Радислава. Зоя величавая в одеянии из золотой парчи под царской багряницей, окаймленной яркими самоцветными каменьями, с сияющим алмазным венцом на червонных кудрях была поистинне прекрасна. И все-же ее соблазнительная прелесть не могла затмить чистую, девственную красоту юной Радиславы. На ней была белая, мягко охватывающая ее отроковический стан, ферязь, обшитая вдоль разреза и вокруг подола крупным жемчугом, голову ее обвивала лента с жемчужными поднизями, жемчужные нити переплетали ее тяжелую, темно-русую косу.
В отдалении от святителей и вельмож толпился народ. Слух о чудесном спасении Светомира пронесся по стране, и простой люд прибрел со всех концов державы в надежде увидеть своего царевича.
Стоя подле криницы, Светомир зоркими глазами читал надписи на недалеких могилах: «Княгиня
