Не могли же мы, в самом деле, ходить с ней в туалет вдвоем. Пришьют еще развращение малолетних.
— Тебе лет-то сколько?
Не ответила. Насупилась.
— А давай ей руку сломаем или отпилим, — предлагала настойчивая Татьяна.
— Нет. Она, дура упрямая, меня всего кровью забрызгает, — отнекивался я, считая, что если пилить, то поднимется крик, от которого у меня еще и перепонки полопаются. — И так нам все расскажет.
Оказалось я плохо знаю современную молодежь. Девушка демонстрировала приспособляемость к запредельным условиям существования и готовность к всевозможным обстоятельствам. Во всяком случае, это было ясно из ее поведения в милиции, куда нас доставили после разгона «несанкционированной демонстрации» у здания Петербургского избиркома.
Начала она с домашней заготовки: «он меня завлек». Когда менты припугнули, она изменила показания на: «он меня заставил». Когда припугнул я, версия событий приобрела вид: «это была моя неудачная шутка». Нам оставалось только посмеяться и отправиться в «Four Seasons» забирать мои вещи и «воровать» очередной гостиничный халат. Там Зоя, наконец-то, представилась и назвала нас «буржуями погаными», что стало началом серии нелицеприятных комментариев к вещам и людям «другой реальности». Из ее дальнейшего выступления следовало, что конкретно я, конкретно Татьяна и конкретно Федя, а также наши родственники и предки, испортили ей всю жизнь. После этой страстной полит-ругани мне пришлось успокаивать Татьяну, намеревавшуюся надавать этой «террористке малолетней» тумаков и мимоходом выцарапать глаза. Тогда-то я и решил оставить Зоеньку без сладкого, на что, к моему удивлению, она не слишком обиделась.
— И откуда вы такие беретесь? — вопрошал обычно молчаливый Федя и из жалости предлагал, что бы девица не почувствовала боли, перед тем как пилить руку, дать наркоз. Ему простительно, он не ознакомился с ее биографией.
Из досье, любезно предоставленном Управлением безопасности, следовало, что девушка обиделась на мир из-за своего непоступления на филфак Университета. Сами понимаете, после приватизации высшей школы заработать деньги на образование — большая проблема. Искала гранты по профилю и не нашла. В век высоких технологий никому не нужны бедные любители филологии, даже с хорошо сданным Единым экзаменом. Нужны только богатые, способные оплатить счета за место в кампусе, учебники, дополнительные семинары и стажировки с глубоким погружением в информационную среду. Вот если бы она увлекалась высшей математикой, программированием или физикой… Но абитуриентка Зоя отдавала предпочтение романскими языками: «La visite d’amitie. Le roi d’Angleterre a Paris». Ничего непонятно, зато как звучит, как звучит! И еще ей нравилось творчество французских писателей середины ХIХ века. В особенности Дюма «Королева Марго».
Словом, достаточных средств она не имела и, недолго думая, попыталась попасть в МГУ на reality «Alma mater».
Только у нас! Явная и тайная жизнь лучшего учебного заведения страны!
Естественно, не прошла по конкурсу и с отчаянья чуть не покончила самоубийством, наглотавшись ecstasy. Умереть получилось примерно так же, как поступить в Университет, поэтому после реанимации ее тут же подхватило молодежное отделение партии «Социальный Союз». Так она оказалась в СС.
Все это я читал в надежде найти заветную комбинацию для кодового замка. Но дата рождения эссесовки, даты рождений ее родителей и младшего брата, и даже дата вступления в «Союз» не подходили. Наручники продолжали крепко сжимать мое запястье, демонстрируя качество отечественного титана и неприступность российских замков. Девушка подстать этому несложному приспособлению демонстрировала, что для нее борьба с классовым врагом важнее физиологических потребностей. Я уже давно отказался от столь непримиримой жизненной позиции и проявлял абсолютную неготовность идти на конфликт с человеческой природой. Мне хотелось есть, спать и еще больше принять ванну. Во мне копилось раздражение, которое сдерживалось лишь бессонной заторможенностью.
Между тем, Зоенька перешла в контрнаступление, подавая признаки разумной жизни в виде реплик и «случайных» толчков ногой. Уже утром, по приезде в Москву, в пути из аэропорта на работу, заметив, что я готов заснуть, Зоя начала вещать про свою нелегкую партийную жизнь. Трындела про то, что «демократия — это болезнь» и ее надо лечить. При этом она не скрывала, что основные политические идеи были почерпнуты от участников шоу «Рокподвал», где в прямом эфире под патронажем пива «ПИТ» рождались звезды альтернативной культуры. Этот underground вдохновлял ее на участие в массовке шоу «СоцПротест». Там она била витрины и жгла машины не просто так, а потому что. Деньги же на жизнь и E-learning Зоенька зарабатывала на передаче «Тимур и его команда», в которой молодые эссесовцы помогали престарелым и немощным пенсионерам ходить в магазин, выносить мусор, таскать воду, переходить дорогу и колоть дрова.
Вот уж поистине, вся жизнь — борьба. Зоя жила и боролась. Боролась и жила. С кем она жила не говорила. Подозреваю, что одна. Женщины с такой бурной биографией большие поклонницы free love, как суррогата free life. Мы, в некотором роде, были коллегами. Оба любили свободу и зарабатывали на шоу- бизнесе. С последним утверждением Зоя не соглашалась, ибо ее участие в шоу считалось протестом, а мое коллаборационизмом. Однако наш почти профессиональный интерес к самому процессу создания действа привел к мирному сосуществованию двух противоборствующих систем за столом моего кабинета. Она даже начала улыбаться, что добавило подозрительности во взгляд Татьяны.
На заводе, где должно было происходить техническое вмешательство, нас встречал докторообразный инженер. Его глаженный, без единой складки, накрахмаленный до хруста белый халат и блестящий бейдж с цветной фотографией приятно гармонировали с серебряными стенами зданий и темно-синими комбинезонами рабочих. Производственная территория была похожа на загородный санаторий, где лечат тишиной, чистотой, зеленью газонов и ароматерапией. В цехах ожидаемый механический гул, блестящий светло-серый пол и желтые линии дорожек для роботов-тележек с заготовками, деталями, конечной продукцией. Идиллия высоких технологий, экологических стандартов, хорошего маркетинга и грамотной работы корпоративного психолога.
Предстояло общение с пролетариатом.
— Это ты ради них все затеяла? — спросил я Зоеньку, когда нас, наконец-то, приставили к какому-то сверлильно-строгально-фрезерно-лазерно-пилильному станку и принялись ломать наручники.
Кажется, девица даже не поняла, что я имел ввиду. Пришлось пояснять:
— Ну, ты все эти демонстрации и наручники устраиваешь для того, чтобы «вся власть рабочим»?
— Ты совсем дурак, — безапелляционно заявила Зоя. — Да кому они нужны? Это ж быдло туповатое.
Только после этого заявления молчаливый пролетарий, колдовавший над программным управлением станка, счел возможным на нас посмотреть. Вернее, окинуть взглядом. Ничего кроме удивления в его пролетарском взгляде не читалось.
— Где же вы эти наручники взяли? — спросил неотходивший от нас инженер, вероятно, посчитав, что своим вопросом сменит тему разговора.
— В Петербурге. — Ответить точнее у меня, увы, не получалось.
Инженер еще некоторое время ждал более подробного рассказа и не дождался. Талантами светского болтуна он не обладал, поэтому погрузился в смущенное молчание. Мне оставалось слушать урчание механизмов, скрытых за оранжевыми, желтыми и коричневыми панелями, да рассматривать собственную руку, которую я, быть может, вижу в последний раз. Вдруг ее отхватит остро заточенный резец и, заметьте, без всякого наркоза.
Ни вездесущая Танька, ни непримиримая Зоенька не подавали признаков озабоченности моим нерациональным времяпрепровождением. Да что там говорить! В цеху оказалось полно компьютерных экранов и видеомониторов на станках и ни одного телевизора. Ни одного! Даже самого маленького. Я заметил это вслух, чем вызвал недоуменный взгляд инженера:
— Вы, наверное, гуманитарий? — Мне показалось, он посчитал меня слегка ненормальным. — Мы вынуждены ограничивать персоналу доступ к информации в связи с технологическими нуждами. Падают показатели качества.
