кареткой марки «Ройял» № 18—732765, пишущая машинка с широкой кареткой марки «Континенталь» № 417532, пишущая машинка марки «Мерседес» с электрическим приводом № 201103…
— Йозеф, — крикнула женщина в сторону комнаты, — иди сюда!
Сланы не сумел притвориться равнодушным — он понял, что это конец.
Канцелярские машинки в маленькой квартире спрятать невозможно.
Их нашли под кроватью в спальне и в углу под кучей матрасов и одеял. Всего пять канцелярских машинок из десяти, украденных в автомастерской. Обнаружили также сумку с инструментами для автомобиля и секундомер марки «Губер», который накануне пожара лежал в столе заведующего мастерской Индржиха У.
Пяти машинок не хватало. Собственно, не хватало только четырех, пятая находилась в фотоателье на Парижской улице. Расспрашивать не стали, только сказали Сланы:
— Одевайтесь. Поедете с нами.
Он, несколько оправившись от потрясения, попробовал сопротивляться.
— Не знаю, зачем. Это не мои вещи,
— Скажете нам об этом в другом месте.
— Не мои, понимаете?
— Это мы знаем, — усмехнулся лейтенант, стоящий в дверях.
Машинки отнесли в служебный автомобиль. Их номера и марки в точности соответствовали перечню. Во второй автомобиль усадили Йозефа Сланы.
Он запирался недолго, меньше, чем ожидали. Сланы знал, что добровольное признание облегчает участь. Быстро сообразив, что его грехи несравненно легче, чем грехи его друга, он не стал его спасать. Поэтому вскоре два автомобиля вновь отправились за человеком, у которого вчера было такое великолепное алиби, — за Мирославом Трнка. Он крепко спал, пришлось долго будить.
От вчерашней самоуверенности не осталось и следа. Видимо, он уже решил, что легко отделался, его больше не побеспокоят, — и вдруг криминалисты снова возле его постели. Трнка вытаращил на них опухшие от сна глаза. С ужасом услышал, что приехали за ним, н понял: они все знают. В дверях оглянулся на жену, словно она могла ему чем-то помочь. Его посадили в автомобиль, надели наручники. Всю дорогу он молчал — не из упрямства, просто не мог говорить от страха.
Проезжая мимо сгоревшей автомастерской, водители обеих машин сбавили скорость: Ехали как на похоронах, словно криминалисты хотели почтить память человека, который погиб насильственной смертью в понедельник за пять минут до полуночи.
Остановились перед зданием областного управления общественной безопасности и вывели подозреваемого. Он с тоской оглядел пустую улицу: теперь уже он не мог свободно пойти по ней куда захочется.
Его привели в комнату для допросов. Трнка выглядел усталым, невыспавшимся. Ночь пожара и последующие ночные гулянки отняли у него все силы. Правда, криминалисты чувствовали себя не лучше.
Заградник улыбнулся заключенному. Улыбка была вымученная, но ее требовали правила игры «в хорошего следователя» при допросе.
— Мирек, — обратился он к задержанному, — теперь мы должны сказать тебе, в чем ты обвиняешься. И сообщить о твоих правах. Но сначала хотелось бы услышать от тебя — это имеет важное значение — ответ на один вопрос, главный: ты знаешь, почему ты здесь? Твой приятель Сланы тоже уже здесь.
— Мастерскую поджег я, — прошептал Трнка. У него не было никаких сил сопротивляться.
— Теперь можем начинать, так?
Он кивнул. Ему хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Он замерз и очень хотел спать.
И пишущая машинка застучала: сегодня, 7 октября, допрошен Мирослав Трнка, такого-то года рождения… который, предупрежденный об обязанности говорить правду и только правду, рассказал…
Тот самый понедельник.
Трнка шел к преступлению сначала неосознанно, потом сознательно. Началось это давно — он сам не знает, когда и в связи с чем. Не мог долго работать, неинтересно это было, бегал с места на место, иногда шабашничал, но охотнее всего ничего не делал. В начале сентября опять ушел с работы. Всем, в том числе жене, лгал, будто ищет другую работу, словно сейчас, когда везде требовались рабочие руки, это было проблемой. Между тем денег не хватало, а дома ждала неработающая жена с грудным младенцем. Тогда он продал обе её промтоварные карточки. Это было ещё послевоенное время, за карточки хорошо платили. Очень любил околачиваться среди спекулянтов, перекупщиков и жуликов. Здесь он и услышал о том, что существует большой спрос на канцелярские машинки. Говорили, что за них дают хорошую цену — от десяти до пятнадцати тысяч крон за штуку.
Он знал, что много таких машинок есть в автомастерской на Летейской площади, где он в прошлом году недолго работал. Достаточно прийти за ними ночью, забрать и увезти. Он уже не боялся воровать. С начала сентября угонял в Праге автомобили, забирал из них все, что можно было продать, снимал шины и тоже продавал их за хорошие деньги. У одного автомобиля, чтобы не примелькаться на нем, решил изменить внешний вид — вместе с верным другом Сланы снял багажник, который выбросил на свекольном поле около Велварской улицы. Там его и нашли криминалисты, искавшие дверцу темно-синего «тюдора».
Его не оставляла мысль о канцелярских машинках. Машинки означали деньги, а Мирославу Трнка при его образе жизни требовалось много денег. Наконец он уговорил Сланы вместе проникнуть в здание бывшего цирка. Они отправились «на дело» в ночь с пятницы на субботу, с 30 сентября на 1 октября. К мастерской подъехали на украденном автомобиле. Они не думали о стороже, о караульной собаке. На худой конец, Трнка имел с собой пистолет. Однако ничего не получилось: у Йозефа Сланы не хватило смелости. Он пришел в ужас при мысли о встрече с ночным сторожем: что тогда делать?
— Как-нибудь в другой раз, — сказал он приятелю, когда они возвращались в Дейвицы на ворованном автомобиле.
— Когда?
— Когда хочешь. Сегодня у меня нет настроения.
— Тогда в понедельник. После одиннадцати ночи. А сторожа не бойся. Я его как-нибудь заманю вниз, в котельную, запру — и готово. Или же закроем его в проходной и срежем телефонный провод, чтобы он не мог никуда позвонить. Или же… дождемся, когда он начнет обход, и где-нибудь из-за угла стукнем слегка по голове, чтобы он какое-то время нам не мешал. Затем берем канцелярские машинки, с некоторых колес в мастерской снимаем шины, все это кладем в два автомобиля и исчезаем. Два автомобиля, нагруженных машинками и шинами, дружите! Спрячем все у тебя: больше места и спокойнее.
— Хорошо.
Сланы соглашался неуверенно — Трика понимал это и злился. Этот Сланы труслив, как баба. Мирек всегда чувствовал свое превосходство над ним» как и над своей женой, которая сделает все, что он ей скажет.
Высадив Сланы, он повернул автомобиль к центру Праги. Ему еще не хотелось спать, хотелось выпить. Домой он вернулся лишь к пяти утра. День проспал, а в воскресенье пошел на велотрек, на гонки. Он постоянно думал о том, что Сланы струсит, непременно струсит и что придется все делать самому. «Завтра», — назначил он себе.
В понедельник вечером, однако, он все же зашел к Сланы, одержимый мечтой о двух автомобилях, набитых добром. По глазам приятеля он понял, что тот поссорился с женой» — она смотрела сердито, почти не разговаривала. Поднялся, спросил на всякий случай:
— Так что, пойдем или нет?
Женщина стояла у двери:
— Он останется дома.
Вышел один. Заглянул в пивнушку «На зависти», чтобы выпить немного для смелости. Выпил виски и пива. Трнка остался один, как и предполагал. Но он сумеет довести задуманное до конца! Он не какой- нибудь трус вроде Сланы, который годится самое большее на то, чтобы стоять на стреме. В десятом часу вечера он вышел из пивнушки. Когда ехал в трамвае к Летейской площади, подсчитал деньги: шестьдесят
