Между идеологией и наукой

Авторы книги без всяких разумных доводов объявляют спокойные, равновесные отношения членов благополучного общества «мнимой общностью интересов». Так жить нельзя! Надо нарушить «атмосферу благодушия» мирных жителей! И группа обществоведов (в их числе академик С.С. Шаталин) рассчитала в 1987 г. «значение оптимума материальной обеспеченности; его денежное выражение соответствует душевому доходу 220-235 руб. в месяц». Рассчитала — это, надо понимать, высосала из пальца, исходя из представлений узкого круга академиков и профессоров.

И заработала идеологическая машина реформаторов. Социологи пишут: «Таким образом, для большинства людей норматив разумности лежит значительно ниже теоретически выведенного оптимума» [73, с. 59].

«Исследователи» уверовали в чисто идеологический постулат, а потом под него подгоняют наблюдаемую реальность. Ни исторических условий, в которых вырабатывался «норматив разумности» массового сознания, ни реальных ограничений, в рамках которых здраво рассуждали в то время советские люди, социологи из АН СССР знать не знали и ведать не хотели. Они уверены в своей концепции, которой придали статус самостоятельной сущности: «Возможность значительной дифференциации в оплате в зависимости от трудового вклада приносится в жертву беспринципной, зато бесконфликтной уравниловке. Об этом свидетельствует также медленное, а местами драматическое внедрение индивидуальной и кооперативной трудовой деятельности, арендного подряда. Старые социальные нормы противятся утверждению новых норм. Идеологические меры к преодолению этих неблагоприятных тенденций видятся… в повышении престижа благ и услуг, способствующих всестороннему развитию личности» [73, с. 60].

Какая самонадеянность! Свои сомнительные доктрины они называют «теорией», а прошедшие длительный отбор в ходе реальной народной жизни культурные нормы — неглубокими и стихийными. С этими «теориями» СССР и потерпел катастрофу.

В ходе опросов было подтверждено наличие в массовом сознании сильной трудовой мотивации. Социологи пишут: «По данным повторного Всесоюзного исследования образа жизни (1987 г.), для всех без исключения категорий населения ценность труда несомненна. Так, выбирая три важнейших для себя стороны жизни, 44% опрошенных упомянули интересную работу (чаще отмечались лишь супружеское счастье и воспитание детей). 3/4 опрошенных в качестве важнейшего средства достижения успеха, благополучия в жизни отметили трудолюбие, добросовестное отношение к делу» [73, с. 54].

Как же оценивают близкие к власти социологи эту укорененную в массовом сознании культурную норму? Как порок общественного сознания! Они трактуют ее как «догматическое понимание места труда в системе социалистического образа жизни» — опираясь следующую на цитату А.Н. Яковлева из журнала «Коммунист»: «В общественное сознание и практику оказался внедренным постулат: дескать, отсутствие частной собственности и даже просто государственный план предопределяют, что всякий труд (полезный — вредный; безупречный — халтурный) является непосредственно общественным, необходимым» [74].

Представьте: социологи из АН СССР, образованные люди, приняли эту примитивную тираду за непререкаемую истину. Но ведь он сказал просто глупость, здесь для нас даже не важно, что она к тому же и злобная. Подумали бы сами — при чем здесь частная собственность, государственный план? Разве крестьянин в ХVIII веке не считал труд «непосредственно общественным, необходимым»? Разве песню «Дубинушка» братья Покрасс написали? Труд в России, как и во всех незападных обществах (да и в большой части Запада), имеет литургический смысл. Arare est orare! Пахать значит молиться! Вот на что замахнулись социологи, пошедшие за А.Н. Яковлевым, а за ними потянулась и прочая восторженная интеллигенция.

И вот как развивают эти социологи свою оценку укорененного в сознании отношения к труду: «Этот порочный вывод — следствие непонимания того факта, что отмена капиталистической частной собственности не приводит автоматически к торжеству общенародной социалистической собственности и связанных с ней социалистических общественных отношений. Он призван затушевать отчуждение труда, разрыв между интересами бюрократии и трудящихся масс, скрыть существование двух противостоящих друг другу социальных норм. И эта догма будет долго выступать одним из главных препятствий на пути перестройки, поскольку она глубоко внедрилась во все компоненты общественного сознания» [73, с. 54].

Как это все поверхностно и занудливо — собственность, отчуждение, бюрократия… Насколько глубже и шире смотрели тогда на этот вопрос сами «опрошенные». Но результат известен: разделение народа стало привычным фактом — разведенные реформой части общества уже осознали наличие между ними пропасти. Фундаментальный «системный» раскол прошел по экономическим, социальным и мировоззренческим основаниям — раскол на бедных и богатых.

Идеологическая кампания по дискредитации промышленных рабочих привела к их деморализации и полной недееспособности в момент приватизации. Сразу резко изменился социальный статус рабочих и образ жизни. Большая часть их прошла через тяжелый период безработицы.26

Академик М.К. Горшков пишет: «Ситуация с человеческим капиталом работников, занятых в российской экономике, характеризуемая тем, что большая их часть находится в положении либо частичной деквалификации, либо общей деградации, может рассматриваться как крайне опасная с точки зрения перспектив модернизации России. Тревожными тенденциями выступают также постепенная люмпенизация рабочих низкой квалификации, массовый уход молодежи в торговлю при игнорировании индустриального сектора, равно как и практическое отсутствие у большинства молодых людей шансов (куда бы они ни шли работать) на изменение их жизни и профессиональных траекторий» [75].

Эта тенденция набрала инерцию, и переломить ее будет трудно. Дискредитирована сама профессия промышленного рабочего — вот удар по основному производству России. Травма привела к резкому снижению ценности труда в сознании рабочих.

И вот еще важное наблюдение: «Произошло практически полное отчуждение рабочих от участия в управлении на уровне предприятий, выключение из общественно-политической жизни в масштабах общества… Российские работодатели демонстрировали буквально иррациональную нетерпимость к участию рабочих в управлении. В ответ, вместо сопротивления ограничениям, рабочие стали практиковать «избавление от акций»… По данным нашего опроса, почти половина рабочих прошла через моральные унижения в различных формах.

Таким образом, реформенные преобразования оказали глубокое и разностороннее, как правило, отрицательное воздействие на положение рабочих. П. Штомпка изменения в их положении, социальном статусе охарактеризовал как социальную травму. Происходит “разрушение статуса социальной группы”» [76].

Надо подчеркнуть, что во время перестройки и реформы в России наблюдалось явление, немыслимое в современном и тем более демократическом общества — пропаганда безработицы ведущими гуманитариями страны. Право на рабочее место («от каждого — по способности») было одним из главных устоев советской социальной системы.

Одним из первых кампанию за безработицу начал Н.П. Шмелев. Он писал в 1987 г.: «Не будем закрывать глаза и на экономический вред от нашей паразитической уверенности в гарантированной работе. То, что разболтанностью, пьянством, бракодельством мы во многом обязаны чрезмерно полной (!) занятости, сегодня, кажется, ясно всем. Надо бесстрашно и по-деловому обсудить, что нам может дать сравнительно небольшая резервная армия труда, не оставляемая, конечно, государством полностью на произвол судьбы… Реальная опасность потерять работу, перейти на временное пособие или быть обязанным трудиться там, куда пошлют, — очень неплохое лекарство от лени, пьянства, безответственности» [78].27

Т.И. Заславская писала в важной статье (1989 г.) — более гуманно, но с цифрами в руках: «По оценкам специалистов, доля избыточных (т.е. фактически не нужных) работников составляет около 15%, освобождение же от них позволяет поднять производительность труда на 20-25%. Из сопоставления этих цифр видно, что лишняя рабочая сила не только не приносит хозяйству пользы, но и наносит ему прямой вред… По оценкам экспертов, общая численность работников, которым предстоит увольнение с занимаемых ныне мест, составит 15-16 млн. человек, т.е. громадную армию… Негативные последствия существования