цицерон-15

–Есть.

Поворачиваюсь и по уставу чуть ли не бегом сматываюсь. Хорошо бы на рыбалку рвануть. Покупаемся, половим рыбку. Ну и чо, что зима, подумаешь. После бани у товарища Сталина остыть можно только в проруби при сорокаградусном морозе. А сегодня всего минус двадцать.

Решено, на пляж купаться, загорать, ловить рыбку и готовить уху.
Выхожу из кремля и сажусь в машину. За рулём Федя. За недолгое время, пока у меня служит, он вырос в чине до полковника. Только полковник НКВД имеет право возить наркома. Нет у меня человека исполниельнее. Недельная поездка в багажнике исправила его характер. Из безбашенного увальня он превратился в такого же, но отморозка. Не хочется ему снова в багажник.
Понятно, если товарищ Сталин отдаст приказ, то я окажусь в багажнике значительно быстрее, чем попал туда Федя. И он не выпустит меня из багажника, а будет возить тело всю оставшуюся жизнь и наслаждаться запахом гниющих останков. Поэтому-то товарищ Сталин закрепил Федю в качестве шофёра за мной.
Федя задаёт вопрос:

–Куда, товарищ Нарком?

–На рыбалку.

–Так на рыбалке мы прошлый раз были, поди и прорубь уже застыла.

–Надо Федя, надо.

Охранник НКВД, услышал ответ на Федин вопрос, подошёл к группе товарищей, поджидающих команды и объяснил направление движения. По распоряжению товарища Сталина меня повсюду сопровождает машина его личных охранников.

Товарищ Ворошилов, недовольный мобилизацией балерин, в надежде прищучить меня на жареном, отрядил машину с армейскими разведчиками. Товарищ Маленков, желая застать меня за непоребством, поручил группе партийцев выявить факты антипартийного поведения.

Понятно, чо я перешёл дорогу и кому-то в правительстве. Он тоже отрядил машину для наблюдения.

Московские балерины из первого ряда, узнав о оглушительном успехе мобилизованных товарок, дежурили с машиной для завлекания.

Желали общения и какие-то смутные лица кавказской наружности. То ли в надежде менять доллары, то ли с целью рэкета.

Все ожидали около кремля несколько часов и страшно замёрзли. Теперь же, вместо того, чтобы ехать в ресторан или на блядки греться, вынуждены снова морозить кости. Хорошо, что не слышу, как они матерятся в мой адрес.

Кавалькада из множества машин, так и не смог узнать, откуда они взялось в таком количестве, пилят по нашим следам. Я насчитал восемнадцать штук. Как бы товарищ Сталин не обиделся, когда он путешествует, то колонна состоит всего из пяти автомобилей.

Приехали в Серебряный Бор. Солнышко стоит высоко, морозец, хорошо. Раздеваюсь и разуваюсь. В спортивных трусах, коих ещё никто не видел, иду на озеро. И правда, прорубь затянуло молодым ледком. Возвращаюсь к машине. Достаю из багажника пешню и начинаю крошить лёд. После тяжкой получасовой работы подбегают балерины в пачках, на ногах пуанты. Они всё таки решились демонстрировать свои возможности, что зря их держат в первом ряду, все достойны главных ролей.

Оставляю балеринам пешню и рысцой возвращаюсь к машине. Беру двуручную пилу. С помощью балерин выпиливаю прорубь метра в два и с удовольствием плаваю в воде. Балерины по очереди окунаюся следом. Хорошо.

Иду к машине, одеваюсь. Балерины уже ускакали. И правильно, чего им морозиться. На них уже обратили внимание. Завтрева в газетах всего мира напечатают фотографии с невнятными коментариями о том, что таким образом кровавое НКВД перевоспитывает балерин-дисидентов-проституток.

И правильно перевоспитываю. Девочки доказали морозоустойчивость и желание работать на благо родины в районах крайнего севера. Завтра же пререговорю с кадрами в Большом и мобилизую в Молотовск. Опять первый секретарь московского горкома партии будет названивать и проситься в тепличные условия на север. Хрен тебе, Никита Сергеевич. Сначала научись воспитывать своих предательских детишек, рванувших с государственными секретами за границы, сразу после смерти вождя.

Сижу с удочками у края проруби, голова свободна от мыслей. Хорошо. Угнетает одно, через несколько часов придётся окунаться в грязные дела, столь грязные, что грязнее самой грязной грязи. В дела предателей и шпионов.

Подвели мужика. Спрашиваю:

–Этого чего? Топить привели?

Федя:

–Товарищ нарком. Это композитор, хочет написать поэму про балерин и купание

Отрываю взгляд от поплавка и смотрю на композитора. Вижу поганого человечишка. Сегодня он пресмыкается перед Сталиным и режимом, а завтра, после смерти хозяина, польёт его грязью и будет врать, что заставили. Не он ли написал оперу про Маресьева?

Композитор торопливо, пока и в самом деле не утопили по ошибке:

–Я товарищ нарком, не поэму, а оперу.

–От меня, чего надо?

–Нужна творческая командировка в Молотовск, дабы окунуться в атмосферу трудового подвига и праздничных рабочих будней.

Точно, он оперу про Маресьева схалтурил, так у них это называется. Люди совершают подвиги, а это дерьмо расписывает про то, а потом, среди своих, хвастает, что халтурка обломилась и он забашлял.

–Вы готовы, товарищ, на подвиг в Молотовск?

–Конечно, иначе бы я не просился, товарищ нарком.

Баксиков сволочь хочет. По девкам бегать и не заплатить, он же в командировке, ему положено за счёт НКВД.

–Демонстрируйте готовность.

–Как, товарищ нарком?

–Товарищ полковник, Вы почему не объяснили как?

Федя багровеет. Дожимаю его:

–В следующий раз, товарищ полковник, будете доказывать готовность вместе с испытуемым. Понятно?