подобное в своем маленьком и тихом мирке в Фэрхеме?
— Не думай, что чувства такой женщины, как я, соответствуют окружающей ее обстановке. Приключения в реальной жизни — это одно, а в воображении — совсем другое.
— Что ж, согласен, гораздо приятнее воображать себя продирающимся сквозь джунгли, чем делать это на самом деле, — сказал он.
— А как насчет чувств? Думаешь, я жила поверхностно?
— Нет, дорогая моя, я уверен, что это не так. Порой я думаю, ты чувствуешь все гораздо глубже. Давай-ка поедем домой. Ты выглядишь утомленной.
Они вернулись домой и, так как на этот вечер не были никуда приглашены, остаток дня провели в библиотеке, разбирая только что доставленный ящик с книгами.
Книги для них всегда были источником радостного возбуждения, а порой и размолвок, когда одновременно хотелось прочитать одну и ту же книгу. В этот вечер Ричмонд протянул ей книгу в зеленом переплете и сказал:
— Это для тебя, Анна. Вряд ли она меня заинтересует.
Она взглянула на титульный лист, увидела только дно слово «Эвелина», и ей сразу представилась сцена в Благородном собрании в Бате. Она, как наяву, увидела миссис Лайсет, Эстер и Фрэнка Гордона.
«Анне нет необходимости читать „Эвелину“! Разве вы не заметили мужчину с цветом лица, как у индуса, и с поразительно яркими голубыми глазами, весь вечер не сводящего с нее глаз?» Голос Фрэнка Гордона был громким и гулким, будто раздавался в пустом помещении.
Анна так и не стала читать «Эвелину». Но, держа эту книгу в руках, она с необыкновенной отчетливостью вспомнила Гарри. Его образ был таким же живым и чарующим, как в день их первой встречи. Она не забыла ни единой черточки его лица, ни малейшего изменения выражения его лица, и это неожиданное открытие разбередило старую рану.
— Что случилось? Книга тебе не нравится? — спросил Ричмонд. — Если хочешь, почитаем ее вместе.
— Нет, нет, — быстро сказала Анна, откладывая книгу. — А что еще тебе прислали? Есть какие-нибудь стихи?
— Сейчас посмотрю, — сказал Ричмонд и снова нырнул в ящик, совершенно не представляя, что именно занимает мысли жены.
Однажды Ричмонд получил известие о смерти матери, и Анна была крайне огорчена его переживаниями. Четырнадцать лет, проведенные Ричмондом вдали от дома, не ослабили его привязанности к родителям, и это несчастье поколебало одну из самых его лелеемых надежд.
— Я так мечтал, чтобы мама увидела нашего малыша, — сказал он Анне.
Она всеми силами старалась развеять его грусть, и Августа призналась, что Анне это удается, как никому другому:
— Он так подвластен тебе. Не знаю, как бы он обходился без тебя, Анна.
— Ему не следовало бы этого делать, — возразила Анна.
Ребенок должен был родиться в сентябре, и она ждала этого срока с тревогой и волнением, поскольку все замужние женщины наперебой рассказывали ей истории о муках при рождении детей.
Генриетта была среди них исключением и мало об этом говорила. Она не хотела тревожить сестру, но Анна видела, что спустя пять месяцев после рождения сына Генриетта оставалась еще очень слабой и не находила сил для светских развлечений. Анна раздумывала, как знакомым ей молодым матерям удается выглядеть так, будто они не перенесли ничего более серьезного, чем ссора за вистом. К счастью, ее очень успокаивала миссис Батлер.
— Считая твоего маленького умершего братика, я рожала четыре раза, и скажу тебе, на свете есть куда более страшные вещи, чем роды, — сказала она Анне. — Подожди, когда тебе, не дай бог, придется удалять зуб! Я скорее родила бы тройню, чем снова это пережить! — Она прижимала руку к щеке, намекая на минувшую сильную боль, но глаза ее весело поблескивали. — Я буду все время с тобой. Роды вечно не длятся, но зато подумай, каким счастливым ты сделаешь Ричмонда, если у тебя появится мальчик.
— Это и будет мальчик! — страстно заявила Анна. — Не может быть, чтобы родилась девочка. Я не хочу девочку.
Она говорила так взволнованно, что миссис Батлер даже испугалась:
— Кто знает, это вполне может оказаться и девочка, и что же здесь плохого? Почему ты так настроена против девочки?
— Но у Ричмонда уже есть одна дочка, — сказала Анна. — Он обожает эту темнокожую девчушку. Ему нужен сын, и я должна подарить ему сына!
— Моя дорогая Анна, я и понятия не имела, что ты так серьезно это воспринимаешь! — призналась миссис Батлер.
— Ричмонд прекрасный и великодушный, и я хочу видеть его счастливым. Сын подарит ему это счастье! — по-прежнему страстно говорила Анна.
— Что ж, Анна, думаю, ты своего мужа полюбила, — сказала миссис Батлер.
Анна бросила на мать взгляд своих прекрасных серых глаз.
— Это глубокая привязанность, мамочка, замечательная дружба, и я дорожу всем этим превыше всего на свете. Ты называешь это любовью? — спросила она.
Миссис Батлер не сразу ответила.
— К чему спрашивать? Оставим этот разговор, дорогая. У вас и так все очень хорошо.
Затем она собралась уходить, мимоходом заметив, что обещала взять Эдди на прогулку.
— Он хочет покататься по берегу и посмотреть, как женщины стирают. Почему-то его это невероятно развлекает.
— Кажется, ты очень любишь Эдди, да, мама? — спросила Анна.
— Конечно, люблю. Я не могу устоять перед детьми, а Эдди такой очаровательный ребенок. Так не забудь, что завтра вы у нас обедаете. Я пригласила этого милого юношу Симмонса.
— Господи, мне нужно непременно включить его в список гостей на следующий обед у нас! — спохватилась Анна. — Он еще подумает, что я о нем не помню!
— Пустяки! Он преуспевает по службе, и теперь это совершенно другой человек. Конечно, он по- прежнему тебя обожает, — сказала миссис Батлер.
Анна улыбнулась при мысли, что Симмонс стал другим человеком, и предположила, что то же самое можно сказать и о ней самой. Она уже не та несчастная, какой была во время своего путешествиями, хотя ее чувства остались неизменными, она научилась их сдерживать.
Наступил сезон дождей, и она с трудом переносила большую влажность. Это было куда хуже жары. Миссис Батлер успокаивала ее, говоря, как хорошо, что ребенок родится в сентябре, когда впереди сезон прохладной погоды.
В один особенно гнетущий вечер Ричмонд пришел домой опечаленный, и Анна сразу поняла, что у него плохие новости, но была оглушена известием о смерти юного Симмонса.
— Я предпочел бы не говорить тебе об этом, но боялся, что ты услышишь об этой безвременной кончине от кого-либо еще, — сказал Ричмонд. — Постарайся не так расстраиваться, дорогая моя.
— Не расстраиваться? Как это можно? — заплакала Анна. — Как только подумаю о его бедной матери! О господи, у меня просто сердце разрывается!
— Я знал, что ты огорчишься. Меня это тоже удручает, но мы уже привыкли к таким неожиданным утратам.
— Бедный мистер Симмонс! — говорила Анна. — И подумай, только на прошлой неделе, когда мы обедали у моей мамы, он был таким веселым! Строил планы… И представить себе не могу, каким горем это будет для его матери! Я не могу не плакать — он был так благодарен нам за каждую мелочь! Как я рада, Ричмонд, что ты ему помогал.
— Я тоже радовался этой возможности. Это ты мне его рекомендовала.
— И все-таки мы могли бы делать для него еще больше! Мы только один раз пригласили его пообедать, и он так благодарил нас за это! О, какая жестокая вещь эта жизнь!
— Ну, успокойся же, не терзай себя! Если будешь так страдать из-за несчастий, случающихся то и
