— A-а… да, он, он…
— А семья ваша, Энни? Есть у вас родные?
— Да-а, есть. Ну, мать-то померла, царство ей, значит, небесное… Сестра в Бристоль уехала. Вот я и думаю, денег накоплю, да к сестре.
— А отец? Тоже умер?
— Да лучше б помер, прости господи, извините, мисс. Он-то мне и вмазал… — Я осторожно потрогала пальцем губу.
— Отец, — ахнула Руби. — Ах, Боже мой… — Однако эмоции эмоциями, а дело делом. Она встала, предложила мне посидеть и вышла. Меня бегло осмотрела фельдшерица, интересовавшаяся в первую очередь паразитами и побоями, а не наркотиками, и мне удалось скрыть свою исколотую руку. Затем ванна, смена белья, горячее питание и постель в отделенном занавеской отсеке. Вечерняя суматоха была в полном разгаре, поэтому никто не заметил, что я позаимствовала на полке пару подушек и одеял, которые засунула под свою кровать. Пошатавшись по коридору, я улучила момент и стащила еще какие-то платье и шляпу. Они тоже полетели под кровать. Свет еще горел — электрический, не газ — в здании шумели женщины и дети. Я стащила башмаки, улеглась на тонкий матрасик и закрыла глаза. Спать я не собиралась, размышляла о моральной стороне предприятия. Бывают средства, которые нельзя оправдать никакой целью, однако грязная шпионская работа должна быть выполнена, и никто не подходит для нее лучше меня.
Все-таки я задремала, потому что услышала приближение шагов и почувствовала себя снова на драных мешках с соломой. Вскочив, я уставилась в озадаченное лицо Руби Хеплуайт.
— Энни, что с вами? Что случилось?
— Ничего, мисс. Приснилось тут…
— Неприятный сон, понимаю. Вы не хотите подать жалобу на отца или на кого-нибудь еще?
— Ой, что вы, мисс, не надо, они ж меня порешат!
— Энни, Энни, вас никто ничего не заставит сделать, если вы не захотите сами. Завтра мы вас посадим в поезд и отправим в Бристоль, если вы хотите и если вы уверены, что сестра примет вас.
— Ой, мисс, правда? Господь вас благослови! Она примет, примет, она мне письмо написала, когда маленького родила, да он не пустил. Я денег накоплю и вам вышлю, как Бог свят…
— Нет, не нужно. Я дам вам также адрес женщины, к которой можно обращаться в Бристоле, если возникнут проблемы. А сейчас не хотите ли выпить какао с бутербродом в столовой?
— Спасибо, мисс. Я сейчас, только ботинки зашнурую.
— Увидимся утром, Энни. Спите спокойно, ничего не бойтесь.
— Спасибо вам, мисс.
Я натянула башмаки и направилась в столовую. Бутерброд оказался с салом. Эту пищу я бы и на здоровый желудок вряд ли перенесла, пришлось хитрить. Я подсела к каким-то детишкам и распределила между ними свою порцию. Потом мы спели несколько бодрых гимнов и всех отпустили спать. Придя в свой отсек, я написала записку на прихваченном мимоходом со стола листке и улеглась, дожидаясь, пока все стихнет.
Наконец ноги отшаркали, голоса затихли, последние самые капризные дети умолкли. Кое-откуда доносился храп. Я зашнуровала ботинки — никто не обратил внимание, что уличный цветок заявился в башмаках на бесшумной каучуковой подошве. Вытащив из-под кровати подушки и одеяла, я уложила их, чтобы изобразить спящую фигуру. Заимствованное платье, слишком для меня короткое и широкое, накинула поверх своего пальто, чтобы усилить впечатление, что хозяйка его почивает. Достала очки и набор отмычек. Холмс советовал взять фонарик и фомку, но зачем бы я стала таскать вещи, которые невозможно спрятать? Осторожно, чтобы не греметь, сунула отмычки в карман, где лежали также самые обычные вещи: маленький кошелек, дешевый носовой платок, огрызок карандаша, сигареты, коробок спичек. Я вынула нацарапанную для очистки совести аккуратными каракулями записку.
Обернув запиской перстенек Крошки Холмса-Незабудки, я сунула его под шляпу и вышла в коридор.
Убежище соединялось с остальными зданиями двумя проходами. Дверь побольше на первом этаже и маленькая дверь наверху, запираемая на ночь. Спальни для женщин и детей на втором этаже; между нижним этажом, на котором находились офисы, кухня и небольшая процедурная, где, собственно, и протекала жизнь этого заведения, и третьим этажом, где размещались кладовые, спальни для дежурных и жилые помещения персонала. В час ночи наверху, конечно, никого не встретишь.
Башмаки у меня почти бесшумные. В чулках, конечно, было бы еще тише, но сложнее объясняться, если вдруг случайно застукают. Хотя, признаться, будет весьма затруднительно объяснить, почему юная проститутка в очках на носу, в бесшумных башмаках последней модели на ногах и с набором отмычек в руке удрала из спальни и бродит по дому. Лучше все же не попадаться.
Дверь вверху заперта на солидный замок, однако ключ висит рядом, в соседней незапертой кладовке. И вскоре уже дверь открыта, ключ вернулся на свой крюк, дальше, дальше! В помещениях Храма полная тьма. Останавливаюсь, привыкаю. Свет все же просачивается издали; виднеется слегка освещенный прямоугольник дверного проема. Через две минуты двигаюсь по коридору, слегка касаясь ногтями стены.
Через шесть шагов обретаю уверенность. Через десять вдруг замираю. Что такое? Вытягиваю вперед руку, шарю в воздухе. Ага! Большое жестяное ведро со шваброй. Еще шаг — и я бы с грохотом запрыгала по полу, стараясь удержать равновесие с ведром, надетым на ногу на манер сапога, как в плоской хохме дешевой клоунады. Обошла препятствие, проследовала далее.
Большой сейф спрятать сложно. Свободно стоящий, он прогибает доски пола, спрятанный в стене привлекает внимание неестественной ее толщиной. Я искала тайник поменьше, где обычно хранят драгоценности и документы. Конечно же, Марджери не держит бумаг в помещениях первого этажа. Только бы не в спальне! Однажды мне довелось получить ряд ценных советов опытного квалифицированного специалиста (ни разу не пойманного полицией), который утверждал (и я склонна была ему верить), что на спор отлакировал ногти спящему. Но как-то не прельщала перспектива обшаривать комнату, в которой находился бы кто-то еще.
Марджери занимала помещения в кирпичном доме, зажатом между угловым зданием убежища и бывшим театром, в котором размещался молитвенный зал. Как и в убежище, верхний этаж отведен под служебные помещения и кладовые. Марджери живет во втором этаже, на первом и в подвале — офисы, приемные, будущая библиотека. Лестничная клетка в задней части здания. От нее широкий коридор ведет к спальне и гардеробной Марджери — эти помещения расположены у фасадной стены. По обе стороны коридора двери. Слева гостиная для встреч с храмовой элитой и личная часовня Марджери, справа малая кладовая, кабинет, в котором проходили наши занятия, и, наконец, рядом с комнатами Марджери каморка этой каракатицы Мари.
Я надеялась найти личный сейф мисс Чайлд в кабинете либо в гардеробной; скорее всего, в последней. Вполне объяснимая природная трусость советовала обыскать сначала кабинет, но я заставила себя пренебречь этим голосом разума и проследовать мимо, молясь, чтобы Марджери и Мари не страдали в эту ночь бессонницей. Над дверьми Марджери горела лампочка. Отсюда единственный путь побега, если кто-то появится на лестнице — через окно гардеробной на улицу.
В доме тихо, но в Лондоне ведь никогда тихо не бывает. Большой город постоянно шепчет, шумит, гудит — живет. Осматриваюсь. Половик персикового цвета, на стенах акварели. Лампа в сделанном из фрагментов витражей абажуре апельсиново-персиково-абрикосовой гаммы, слегка напоминающем бокалы Марджери. Останавливаюсь. Сердце при каждом сокращении подпрыгивает до самой носоглотки. Пятидесятифутовый коридор кажется разверстой утробой растения-хищника, приглашающего войти внутрь добычу — меня, мелкую мошку.
Я заставила себя идти вперед, и двери Марджери медленно поплыли навстречу. Натянутые нервы
