бы даже «черный вторник», пятое июня 1995 года, когда испорченный чип в Цюрихе поднял банковскую ставку до ста пятидесяти процентов вместо пятнадцати.
В мире не хватало программистов, чтобы проверить миллиарды финансовых документов и, где нужно, добавить префикс «19». Единственным разумным решением было создать специальную процедуру для выполнения этой задачи и внедрить ее во все специализированные программы как доброкачественный вирус.
Последние годы двадцатого века тысячи блестящих программистов участвовали в марафоне по созданию «вакцины-99». Для многих он превратился в поход за новым Священным Граалем. В начале 1997 -го появилось несколько несовершенных версий, уничтоживших всю информацию на жестких дисках покупателей, поспешивших использовать сторонние процедуры без должного тестирования. В то время юристы весьма преуспели в сооружении исков по возмещению ущерба.
Эдит Крейг принадлежала к маленькому пантеону знаменитых женщин-программистов, во главе которого стояла наделенная трагической судьбой дочь поэта Байрона Ада, леди Лавлейс. За Адой последовала Грейс Хоппер[9], а за ней — доктор Сьюзен Келвин[10]. С помощью десятка ассистентов и одного компьютера «Супер-Крей» Эдит Крейг разработала программу «Двойной ноль». Двести пятьдесят строк кода способны были подготовить любую хорошо организованную финансовую систему к встрече двадцать первого века. Программа работала даже с плохо структурированными приложениями. Она расставляла компьютерные эквиваленты красных флажков в опасных зонах, где требовалось вмешательство человека.
Населению Земли повезло: первое января 2000 года пришлось на субботу. У большей части населения планеты наступили выходные. Люди спокойно лечились от похмелья и готовились к моменту истины, предстоящему в понедельник утром.
На следующей неделе рекордное число фирм обанкротилось. Поступления на их счета превратились в мусор. Те же, кому хватило ума и предусмотрительности приобрести и установить программу «Двойной ноль», уцелели. Эдит Крейг стала богатой, знаменитой… и счастливой.
Но богатство и слава — все, что у нее осталось.
5 СТЕКЛЯННАЯ ИМПЕРИЯ
Рой Эмерсон никогда не думал, что станет богачом, и не был подготовлен к столь суровому испытанию. Сначала он наивно планировал нанять экспертов, чтобы присматривать за стремительно растущим состоянием и освободить время для более полезных дел. Однако скоро он обнаружил, что хитрая задумка работает плохо: деньги давали свободу, но вместе с ней приносили ответственность. Возникло невероятное число решений, принять которые предстояло ему самому, и приходилось проводить угнетающее количество часов с юристами и бухгалтерами.
На полпути к первому миллиарду он стал председателем совета директоров, включающего кроме него самого четырех членов: его мать, старшего брата, младшую сестру и Джо Уикрэма.
— Почему бы не взять Диану? — поинтересовался он у Джо.
Поверенный Эмерсона глянул на клиента поверх очков. Архаичный аксессуар, как хотелось верить юристу, придавал ему определенную пикантность в эпоху десятиминутной хирургической коррекции зрения.
— Родители, братья и сестры, — пояснил Джо, — это навсегда. Жены приходят и уходят. Кому, как не тебе, это знать. Не подумай, я не намекаю…
Джо оказался прав: Диана действительно ушла, как до нее ушла Глэдис. Расставание получилось мирным, но дорогостоящим. Подписав последние документы, Эмерсон на несколько месяцев исчез в мастерской. Вышел он оттуда без свежих изобретений. Слишком много времени ушло на освоение нового оборудования; пустить его в ход так и не удалось. Джо поджидал начальника с очередным сюрпризом.
— Это стоит твоего драгоценного времени, — произнес он. — Тебе оказывают большую честь: фирму «Паркинсон» в Англии знает каждый. Основана больше двухсот лет назад. Они впервые приглашают на пост директора не члена семьи. Более того, иностранца.
— Ха! Наверняка хотят вливаний капитала.
— Безусловно. Однако сделка в ваших общих интересах. Они тебя уважают. Сам понимаешь, во что ты превратил мировой стекольный бизнес.
— Мне нацепить цилиндр и эти, как они называются… гетры?
— Если пожелаешь быть представленным при дворе. Только свистни, эти ребята без труда все организуют.
К немалому удивлению Эмерсона, предложение англичан обернулось не только интересными встречами, но и послужило стимулом для движения вперед. Он вошел в совет директоров фирмы «Паркинсон» и стал посещать собрания совета в лондонском Сити раз в два месяца. До этого новоиспеченный миллиардер считал, что разбирается в своем бизнесе. Очень скоро он осознал собственное невежество.
Всю жизнь Эмерсон воспринимал обычное листовое стекло, обеспечившее его большей частью состояния, как нечто завершенное, вещь в себе. Однако оно имело поразительную историю. Изобретатель в жизни не задавался вопросом, как его производят. Он считал, что стекло делают из расплавленной массы, прокатывая ее между гигантскими роликами.
До середины двадцатого века так и происходило. Грубые листы требовалось полировать часами. Это стоило немалых денег. Затем некий безумный англичанин сказал: «Давайте отдадим тяжелую работу гравитации и силе поверхностного натяжения! Пусть стекло плывет по реке расплавленного металла. Тогда оно автоматически обретет идеально гладкую поверхность…»
Через несколько лет, когда затраты на апробацию идеи составили несколько миллионов фунтов стерлингов, коллеги англичанина перестали смеяться. За сутки «плавучее стекло» сделало прочие методы производства устаревшими.
Эмерсона впечатлил этот эпизод истории технологии. Он усмотрел в нем параллели со своим прорывом. Однако ему достало смелости признать, что от англичанина потребовалось много больше храбрости и жертв. «Таково различие между гением и талантом», — пожимал он плечами.
Изобретателя зачаровало и древнее искусство стеклодувов. Технике не удалось целиком его вытеснить и вряд ли когда-нибудь удастся. Эмерсон наведался в Венецию, нервно прячущуюся за дамбами, сооруженными по голландской технологии, и полюбовался чудесами в тамошнем Музее стекла. Разглядывая некоторые экспонаты, он не мог поверить, что человеку по силам создать такое. Как их удалось перевезти в целости и сохранности из места изготовления? Казалось, нет границ, нет пределов для стекла. Из него создавались самые невероятные вещи. И спустя две тысячи лет обнаруживаются все новые области его применения.
Однажды на особенно скучном заседании директоров Эмерсон почти дремал, любуясь куполом собора Святого Павла, стоящего неподалеку. Здание, где заседал совет, оказалось в числе немногих счастливчиков, переживших коммерческую алчность и архитектурный вандализм.
Совету директоров оставалось одолеть еще два пункта повестки дня и перейти к пункту «разное». Лишь после этого предприниматели могли отправиться на превосходный ланч в пентхаусе.
Слова «давление в четыреста атмосфер» заставили Эмерсона очнуться. Сэр Роджер Паркинсон цитировал письмо. Он держал бумагу с таким видом, словно это было неизвестное доселе насекомое. Эмерсон быстро просмотрел листы в толстой папке, лежавшей перед ним на столе, и нашел нужную копию.
Бесконечные официальные титулы отправителя на гербовой бумаге ничего не говорили американцу, однако он одобрительно кивнул, поскольку в письме значился адрес — Линкольнз-Инн-Филдз. В самом низу, словно учтивый кашель, располагалась отметка «Осн. 1803», едва различимая невооруженным глазом.
— Имена клиентов он не указывает, — констатировал молодой тридцатипятилетний Джордж Паркинсон. — Интересно.
— Кто бы это ни был, — вмешался Уильям Паркинсон-Смит — тайно обожаемая «паршивая овца»
