— Но я многого не знаю. Нужна подготовка.
— Вот и подходим к месту в жизни. — Голос Мартыновой окреп. — Значит, вы будете учиться. Это одна ступенька. Вы заставите учиться своих товарищей. Вторая. Вы включите в новое дело инженеров, программистов. Третья. А четвертая ступенька — вы станете заметной фигурой производства. А это уже престиж не нынешний, а новый, завоеванный… После нашего крутого разговора…
— Не нашего, а моего, — перебил Мягков. — Стыдно вспомнить.
— Я часто думала… Боль всегда трудно перенести. Я ведь тоже иду не по гладкому асфальту. Приехала в чужой город. Живу в общежитии… Много ступенек надо пройти, чтобы заметили твое перо. Уговариваю себя: держись. Сделала выбор — будь верна. Как бы тяжко ни было. Я завидую вам. У меня еще нет своего Старбеева. — Помолчав, она спросила: — Вам можно доверить тайну?
— Вы можете, — подчеркнуто сказал Мягков.
— Это касается вас.
— Можете! — решительно подтвердил Мягков.
— Звонил Старбеев. Он просил поговорить с вами. Сказал, что я могу повлиять на ваше решение. Почему он пришел к такому выводу, не знаю. Но я согласилась.
— Вот как!
— Вы очень нужны делу, Старбееву. Я поняла это еще тогда, во время первой встречи. Старбеев назвал вас… Вы должны ценить его доверие.
— Судьба, — взмолился Мягков, — пошли мне такую защитницу. Неужели я хуже других!
— Юрий Васильевич, вы просили судьбу послать вам такую защитницу. Я не знаю, по плечу ли мне эта роль… Но я благодарна Старбееву. Я поняла: ему не безразлично и мое дело. Он беспокоится, каким будет мой старт. Хотя можно объяснить по-другому. Мол, наши деловые интересы сомкнулись, поэтому он и повел меня по своей дорожке. Нет, не соглашусь с таким выводом. Безвестной журналистке он поведал свою боль. Это честный, смелый шаг. И вот сейчас мы с вами, Юрий Васильевич, в одинаковом положении. Переживаем предстартовую лихорадку. В спорте есть такая болезнь. Может случиться, что вы покинете старт. У вас есть на это право. А я не могу.
— Почему? — спросил он. Его взор застыл на ее лице.
— Потому что в блокноте есть первая строка рассказа о Мягкове… Я обязана дописать его. Независимо от того, каким будет финал… Плохой или хороший. Геракл ежедневно таскал на своих плечах бычка. Так рождается сила. Надо, чтобы каждый из нас таскал бычка.
— Ну что ж, потащим. А где его достать? Гераклу было легче…
— Простите, я замучила вопросами. Это хлеб журналистов. Но я должна подготовиться и к плохому финалу.
— Вы торопите события.
— Нет… Чем больше знаешь отрицательного, тем труднее написать хорошее. Значит, будет интересный материал. Я так жду этого дня. — И, поглядев на руки Мягкова, сказала: — У вас пальцы пианиста. Длинные. На правой руке ссадин больше, чем на левой. Почему?
— Правая — активная. Левая — ведомая. Вы любознательная.
— Такая профессия.
— На всю жизнь одна. Вам хорошо… А вот я привычное должен оставить. Разумно ли?
— Вы, наверное, слышали про генерального конструктора Исаева. Я прочитала о нем интересную книгу. Он был выдающийся ученый, работал и дружил с Королевым. И вот что любопытно… Всю свою жизнь он искал свое призвание. Он сменил около десяти, точно не помню, профессий. Каждому делу отдавался целиком. И это продолжалось до счастливой поры, когда он связал свою жизнь с космосом. Наконец-то он обрел место в жизни. И вот я думаю… Привычное укладывает жизнь в определенные рамки… Оно замыкает круг. Поэтому и допытываюсь о плохом. Чтобы перо не скользило, когда буду рассказывать о хорошем… У вас много друзей?
— Нет, не много… Есть товарищи.
— В чем разница?
— Дружбе, как и стали, нужна хорошая закалка. Это делает время. Я еще молодой.
— Говоря о Потапове, вы сказали, что он человек с локтями. Уточните мысль.
— Неужели не ясно! — Мягков усмехнулся и, быстро раздвинув сомкнутые руки, мощно задвигал локтями, словно пробивал себе путь.
— Очень доказательно изобразили… Можно еще вопрос?
Мягков кивнул.
— Как вы относитесь к славе?
— Это не по адресу… Как сказать?.. Тех, кто этого достоин, очень уважаю.
— Завидуете им?
— Нет. Больше всего обеспокоен, чтобы себя не опозорить. Вы как-то сказали, что я хитрый. Это не так. Хвалиться не буду, но люблю докопаться до истины. Иногда твою доверчивость так заарканят, что поминай как звали… А вы, Нина Сергеевна, хитрая. Но по-своему.
— Это как по-своему?
— Пробиваетесь к результату вроду бы окольным путем. Загоняете меня в угол, я это чувствую, а взбрыкнуть не могу.
— Давайте обострим интервью, — сказала Мартынова.
— Обостряйте. Только прямо и откровенно.
— Я не умею обманывать. Такой у меня порок. — Мартынова вздохнула и сказала: — Представьте, что к вам пришла не Мартынова, а Мартынов… Николай Сергеевич… Все случилось бы так же?
— Случилось бы по-другому.
— Я знала, что вы так ответите. Точнее… Я хотела, чтобы вы так ответили.
— Тогда был жесткий разговор.
— Потому что пришла я, а не Мартынов.
— Вы меня в упор расстреливаете.
Мартынова по-детски всплеснула руками и покорно ответила:
— Вы это сделали раньше. Есть свидетель.
— Кто?
— Старбеев. Он сказал, что надеется на меня…
— Вот человек! Главный калибр пустил в атаку, — воскликнул Мягков. — Придется поблагодарить.
— Это наша тайна. Ее надо сохранить!
— Мать меня спросила: «Ты куда, сынок, собрался? При полном параде…» Я сказал: «Деловая встреча… Про «зубры» будем говорить. Редакция интересуется». По-моему, она не поверила.
— Что же вы ей скажете?
Он пожал плечами, ответил:
— Было осеннее интервью…
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Утреннюю перекличку цехов по селектору вел главный инженер завода. Лоскутов уехал в Москву, вызвали в министерство.
Был предпоследний день отчетов, которые давали начальники цехов. Заканчивался октябрь.
Чаще всего звучал хриплый, раздраженный голос начальника сборочного цеха Ковалева:
— Еще три дня назад ОТК забраковал шесть комплектов первого узла. А новые не поступили. Что прикажете делать? Пусть Лазутин объяснит. Он воюет с ОТК, а я глотаю валидол. Мне нужны узлы… Если сегодня в тринадцать ноль-ноль не получу, можете ставить баранку!
— Отвечайте, Лазутин! — приказал главный инженер.
— К тринадцати не управимся. Дам к концу смены.
