Я видел, как в глухой изменеРедеет и косится бровь,И сам бросался на колениНе раз за ложь, как за любовь!И сам я лживо понемногуСтал чувствовать и понимать…И вот с годами и тревогойМне даже почужела мать!Теперь оброс я крепкой шкурой,Я, слава богу, огрубел,И часто в сутолоке делСудьба мне в спину смотрит дурой…А мир все тот же, и на взгорбьиВсе так же льется синева…И в душу просятся словаВ венце и нежности, и скорби.<1929,1935?>
«Когда ручьи обронят с горки вздохи…»
Когда ручьи обронят с горки вздохиИ побегут, как бирючи,Замечутся в любовной суматохеНа ветлах лосные грачи…Кружком засядут воробьи на липу,Чирикая друг другу без ума,И на реке крякун зайдется в хлипе,И верша помрачит сома…И мрачный коршун, незнакомый с пеньем,Заклёкает, усевшись на стожар,—Тогда ударит по людским коленямИ по хвостам звериным жар!И крови человечьего отродья,Звериная и птичья кровь,И рыбья кровь сольются в половодье,Дабы отпраздновать любовь!И мир как будто голову поднимет,Столь лучезарен и высок,И каждых уст с такой любовью приметСамоничтожный голосок!..Облезут у зверей хребты и холки,И глаз расширенных в зрачкиПолезут им бесчисленные щелкиИ обомлелые торчки…Один глухарь, как выродок, пред тайнойГлухарки скучной и рябой,Поет перед подругою случайной,Ее не видя пред собой!..Поет не слыша, ничего не видя,И, не дослушав до конца,Слетит она и в страхе и в обиде.Учуяв запашок свинца…Пред ним стократ прекрасней и чудеснейВозник преображенный лик,И он поет, пока за этой песнейЕго не свалит дробовик!..Звук поцелуя в песне этой птицыИ губ ответных полубред.И с песней той, и с птицей лишь сравнитсяЛюбовью раненый поэт.<1929>
«Я не люблю бесчинства и попойки…»
Я не люблю бесчинства и попойки,Но вот когда нависнет чадВ разбухшем сердце, — словно с новой стройки,