роясь в сумочке в поисках троллейбусных билетиков. Ах ты, черт, они всегда проваливаются за шелковую подкладку!
— Так что приготовить на обед, ты не сказала? — настигает ее голос свекрови Маргариты Петровны.
— Что хотите! — отмахивается Майя Михайловна. — У вас там все в холодильнике! — и ее каблучки меряют пять этажей.
— Ну, не знаю, в доме ничего нет! — падает уже с высоты пятого этажа, но снизу отвечает лишь парадная дверь.
Через полчаса дверь наверху открывается опять и выпускает мужа Майи Михайловны. Он выходит на лестницу с шестилетним Костей, которого по дороге на работу забрасывает в детский сад.
Николай Семенович ступает тяжело и вперевалку, и Костя никак не может приспособить свои шажки к отцовским, поэтому прыгает сзади со ступеньки на ступеньку.
— Не прыгай, упадешь, — коротко и без всякого выражения бросает Николай Семенович.
Косте хотелось бы что-нибудь рассказать отцу, но Николай Семенович с утра не произносит обычно ни слова и кажется таким неприступным, что Костя не осмеливается открыть рот. Он думает о том, что сейчас бабушка уже, наверное, звонит кому-нибудь из знакомых. Она теперь любит долго говорить по телефону. Телефон им поставили в этой новой квартире, куда они совсем недавно переехали из их старого одноэтажного дома на Больших Каменщиках. Конечно, на Каменщиках было здорово: там жили весело, все вместе, всемером, в одной большой комнате, перегороженной шкафом и ширмой. Там можно было лазить по крыше, или забираться в подвал, где жил Витька, сын дворника, Костин закадычный друг. Он давал поиграть то гвоздями, то гаечным ключом, который потихоньку доставал из отцовского ящика с инструментами, а его старший брат один раз даже прокатил на мотоцикле с коляской! Из подвального окна можно было забраться в сад, а оттуда — через кирпичную стену — перелезть в соседний двор…
В новом доме ничего этого нет. Но зато есть горячая вода, и дровами не нужно топить печку, и пятый этаж, на который столько ступенек ведет, и самое главное — телефон. Костя может хоть каждый день звонить своим новым приятелям. Если бабушка, конечно, не разговаривает.
Пока Сева еще спит, бабушка успевает сообщить по телефону знакомым и родственникам все об их маме: и то, что она не хозяйка, и то, что «плохая мать» и «плохая невестка». За все это бабушка навсегда обижена на мать, и утро у них обычно начинается со стычки, как сегодня, например. Все знакомые уже давно знают всё об их семье. Но бабушке кажется, что она рассказывает это в первый раз.
Старший брат Сева уже учится в институте. Его устроили туда родители, чтобы не попал в армию. Но Севе совсем не хочется там учиться. Утром он долго спит — пропускает первую лекцию. Мать пытается будить его и пугает сессией, но Сева грубо обрывает ее и говорит, что сам знает, что ему делать. И продолжает спать. Костя не знает, что такое «сессия», но, должно быть, что-то страшное, раз мать ее так боится.
У них с Севой большая разница в возрасте. Один раз Костя слышал, как мама сказала кому-то, что он — «случайный ребенок». Костя не понимает, что это такое, но думает, что что-то особенное. В детском саду он сказал Нате, у которой, как и у них, тоже большая разница с сестрой, что она случайный ребенок. А воспитательница Марья Васильевна строго посмотрела на него и сказала, чтобы он не говорил глупостей.
Костя переходит с отцом улицу, входит в ворота детского сада и забывает на целый день о доме.
Сева встает, когда все уходят. Из-за закрытой двери сначала доносится рев динозавра — это Сева зевает. А потом он шаркает стоптанными, переходящими по наследству от отца шлепанцами в кухню.
— Севочка встал! — встречает его улыбкой бабушка, отрываясь тут же от телефонной трубки. — Завтракать будешь?
Сева не отвечает на риторические вопросы бабушки и, недовольно почесываясь и продолжая зевать, запирается сначала в туалете, а потом в ванной.
Он долго полощется, наливая вокруг себя на пол много воды. Потом идет в комнату одеваться. Настроение у него плохое, потому что мать откуда-то узнала про его отношения с Тамаркой, а Тамарка на пять лет старше его и у нее есть ребенок. Никому это, на самом деле, неинтересно, но матери нужно, чтобы он встречался с девушкой из «приличной семьи» — похвастаться перед знакомыми. Этим она прожужжала ему все уши. А вчера была еще нахлобучка и от отца.
Сева завтракает, закрывшись детективным романом и не реагируя на бабушкину трескотню по поводу кулинарных способностей матери.
— Твоя мать всегда все оставляет на меня! — возмущается бабушка.
Сева знает, что бабушку легко отвлечь от чего угодно, стоит сказать только, что мать сделала то-то и то-то. Бабушка тут же взрывается и бежит переделывать. Сева все это прекрасно изучил и часто этим пользуется, умело стравливая их, когда хочет отвести удар от себя. Но сейчас он перебивает, выглядывая на секунду из-за книги:
— Ты бы о чем-нибудь умном рассказала. О чем, например, в газете прочитала или по телевизору что видела.
На это бабушка хихикает, понимая, что Сева шутит, но умолкает.
Наконец Сева уходит в институт, а Маргарита Петровна опять садится к телефону — звонить кому- нибудь из знакомых и жаловаться на невестку и на свои болезни, которых у нее не сосчитать.
В два часа приходит тетя Нюра. Она моет лестницу в подъезде и раз в неделю ходит для Маргариты Петровны в магазин. Раньше держали, как во всех «приличных домах», домработницу, какую-нибудь деревенскую девушку, которая приезжала в Москву на заработок. Ее поселяли в кухне, где стоял диван, и на ней держалось все: стирка, уборка, магазины. Девушек перебывало много — через год-два они обзаводились хахалями, достоинства которых охотно обсуждали с Маргаритой Петровной за чаем, бегали на свидания, устраивались на работу и исчезали, на прощанье получив в подарок от Николая Семеновича золотые часы.
А теперь трудно стало.
— Эти молоденькие деревенские девочки стали так дорого брать! — жалуется Маргарита Петровна. — И всему их нужно учить, ничего не умеют.
Поэтому в последнее время Маргарита Петровна пользуется исключительно услугами тети Нюры, которая вполне осознает важность своей персоны и знает всех родственников и знакомых наперечет. Правда, их фамилии она произносит на свой лад:
— Кацумане вам звонили, — сообщает она, если бабушка отлучилась куда-то.
— Кацевман, — поправляет Маргарита Петровна. — Это Яша Кацевман.
— Вот я и говорю, — невозмутимо соглашается тетя Нюра: — Кацумане.
Сейчас тетя Нюра идет за бабушкой в кухню.
— Майя Михайловна опять ничего не оставила, — запахивая полы длинного халата, говорит Маргарита Петровна. — Масла нет, сметаны нет… — И она перечисляет тете Нюре, что нужно купить.
Сначала тетя Нюра пьет чай с бутербродами, а Маргарита Петровна рассказывает последние семейные новости, одновременно замешивая тесто в миске.
— Ну как можно что-нибудь делать такими руками? — показывая изуродованные подагрическим артритом пальцы, возмущается она. Пальцы у нее скрюченные, узловатые и часто распухают. — Да, когда- то я вот этими руками даже зубы дергала, когда работала зубным врачом после войны. Но теперь пальцы совсем не слушаются! А Майя Михайловна ничего не хочет делать! У нее только подруги на уме, развлечения, а в воскресенье — целый день с книжкой на диване. Я понимаю, что у нее последние дни молодости, но нельзя же так!
На это тетя Нюра только сочувственно поддакивает, снимет с хлеба кусочек ветчины и отправляет его в рот отдельно.
Потом она идет в магазин, приговаривая: «Ну, побежала бабка!» А Маргарита Петровна ставит в духовку пирог с мясом, который все будут есть вечером, и кекс — она печет его каждую неделю.
Тетя Нюра не только приносит продукты, но и немного убирает в квартире: моет грязный туалет, ванную с давно не чищенными кранами, пол в коридоре и кухне, потому что бабушке, с ее больными ногами, трудно. Тетя Нюра работает, а Маргарита Петровна рассказывает. Все это тетя Нюра знает наизусть, но слушает еще раз не перебивая.
