рядом с американской. Однако первый директор ESO Отто Хекман, воспользовавшись германским влиянием в Чили, настолько стремительно заключил соглашение о сотрудничестве с чилийским правительством, что не успел обсудить его детали с американскими коллегами. Те обиделись, и в результате обсерватории оказались на значительном расстоянии друг от друга.
Изначально предполагалось, что основными инструментами ESO станут два телескопа — трёхметровый рефлектор (позже было принято решение увеличить диаметр зеркала до 3,6 м) и метровый телескоп Шмидта с большим полем зрения, предназначенный специально для проведения обзорных наблюдений. Однако их создание было делом долгим и затратным, поэтому поначалу на обсерватории было установлено несколько более простых и (или) меньших телескопов, с зеркалами от полуметра до полутора метров. Причём часть из них даже не принадлежала ESO — некоторые страны-основательницы захотели поставить на обсерватории небольшие национальные инструменты. Первые наблюдения на обсерватории были проведены в 1966 году, а к тому времени, когда заработал первый основной инструмент ESO — телескоп диаметром 3,6 метра (1976), Ла-Сийю уже покрывали многочисленные небольшие купола.
Хотя по меркам 1970-х годов зеркало диаметром 3,6 м всё ещё смотрелось неплохо, оно уже не было самым большим. К тому же в конце 1970-х в США началась работа над проектом телескопа с десятиметровым сегментированным зеркалом (будущие «Кеки»). И в начале 1980-х в ESO тоже появился новый проект, по амбициозности существенно превосходивший прежние планы: построить сразу
Во-первых, в будущих телескопах VLT предполагалось использовать гибкие главные зеркала, форма которых оперативно меняется в ходе наблюдений, что позволяет исправить гнутие под собственным весом и прочие искажения. Эту технологию предварительно опробовали на 3,58-метровом зеркале телескопа NTT (New Technology Telescope). NTT — тоже немаленький инструмент — вступил в строй в 1989 году и стал первым в мире телескопом с активной оптикой.
Во-вторых, на Ла-Сийе места для супертелескопов уже не было; нужно было готовить новую площадку. Вторым и главным форпостом европейской астрономии стала гора Параналь (2600 м). Строительство на ней началось в 1991 году, а уже в 1998 году на первом из четырёх VLT начались наблюдения. Четвёртый VLT увидел первый свет в 2000 году. Теперь телескопы VLT стали основными инструментами не только в ESO, но и во всём мире. Кроме них, на обсерватории Параналь установлено несколько вспомогательных телескопов с зеркалами 1,8 м, которые используются для интерферометрии, и два обзорных телескопа — VST (2,6 м) и VISTA (4,1 м). Кстати, для двух последних телескопов зеркала шлифовали в подмосковном Лыткарино.
В ESO работают не только оптические телескопы. С 1987 по 2003 год в обсерватории работал субмиллиметровый телескоп SEST. Потом его пришлось остановить, чтобы высвободить ресурсы для создания более масштабного инструмента — интерферометра ALMA, который стал сейчас основным телескопом субмиллиметрового диапазона в мире (ESO входит в консорциум, создающий «Альму»).
В оптическом диапазоне ESO замахнулась на следующий рекорд. Новый ориентир обсерватории — 39-метровый телескоп E-ELT (European Extremely Large Telescope). К юбилею ESO сделала себе подарок: в 2012 году принято окончательное решение о строительстве E-ELT на горе Армазонес (3060 м) в 20 км от Параналь.
В состав членов ESO входят теперь 15 государств. Первой за пятью основателями последовала Дания (1967). Последней в 2009 году к обсерватории присоединилась Австрия. В 2002 году в лоно ESO вернулась возгордившаяся некогда Великобритания. Пять лет назад в ESO проник единственный пока представитель бывшего «социалистического лагеря» — Чехия. Процесс вступления Бразилии пока не закончен, и она что- то не торопится ратифицировать своё членство. Но когда процедура закончится, Бразилии предстоит окончательно стать пятнадцатым и первым неевропейским членом обсерватории (Чили в состав обсерватории не входит).
В целом, в ESO всё хорошо. Ясное небо и прекрасные телескопы — что ещё нужно обсерватории для счастья?
Василий Щепетнёв: Несортовая жизнь
Признаться, от Нобелевской недели многого я не ждал. Сомневался, что вклад отечественных учёных отметят премиями. Особенно в области физиологии и медицины надежд мало. Никаких нет. А пора бы. Павлов — одна тысяча девятьсот четвёртый год, Мечников — одна тысяча девятьсот восьмой год. И то — не работай Илья Ильич в Париже, в Пастеровском институте, как знать...
Я больше надеялся на литературу. Великую русскую литературу. Хотя и считал, что наградят Харуки Мураками. Но почему-то мнилось, что Мураками — свой, российский, пусть и японец. Видел в нём то Тургенева, то Достоевского, то Гончарова, а порой и Чехова. Верно, бредил.
Но и тут промахнулся — лауреатом стал Мо Янь. Есть в Мо Яне что-нибудь от Достоевского или Тургенева, сказать не могу: по-русски он не издан, китайского не знаю, а английские переводы покупать жаба не велит. С торрентов же скачивать не смею, благоговея перед законом об авторском праве. Да и что толку скачивать, если книга в архиве и защищена паролем, а чтобы получить пароль, нужно пойти туда, сделать то-то и то-то... В общем, я остался честным. Подожду выхода переводов на русский, недолго ждать, тем более что очередь «прочитать непременно» у меня и без того большая.
Но всё же, всё же... Почему я надеялся и продолжаю надеяться на российских писателей (включая Мураками) и не надеюсь на физиологов и медиков?
Потому, что условия для выращивания лауреатов-учёных и лауреатов-писателей различны в принципе.
Наука двадцать первого века требует не только таланта и усердия, но и должного финансирования. Умозрительные гипотезы следует проверять экспериментально. Это недёшево. Требует материально-технической базы. А прежде базы следует человека подготовить, выучить. С учёбой тоже непросто.
