одеждам, которые не в чем было упрекнуть. «Тринити» была одной из немногих школ, где еще сохранилась униформа – рубашки и галстуки. Он наблюдал за облаками дыма, клубящимися вокруг девушки в смятой шляпе. Она пускала дым колечками. Он не знал, как это у нее получается. Многого еще он не знал.
Будучи поглощенным своими мыслями, он не заметил, как кто-то, пересекая улицу и ловко уворачиваясь от машин, окликнул его:
- Эй, мужик.
Очнувшись, Джерри понял, что обращаются к нему:
- Я?
Парень стоял на проезжей части. Он был отделен зеленым «Фольксвагеном». Внимание Джерри замерло на крыше этой машины:
- Да, ты, - ему было около девятнадцати. Длинные черные волосы, падающие на плечи, вьющиеся усы, изгибаясь черной змеей, нависали над его губами, концы которых оттягивались, чуть ли не к подбородку.
- Ты уставился на нас, мужик. Каждый день стоишь здесь и пялишься.
«Меня действительно назвали «мужиком»», - подумал Джерри. Его так называли не иначе, как в шутку. Но парень не шутил.
- Эй, мужик, ты думаешь - мы в зоопарке? Что уставился?
- Нет. Смотри… я не уставился, - ему действительно ни до кого не было никакого дела.
- Да ты, мужик, стоишь здесь и смотришь на нас. Со своими книгами и бело-голубыми зубами.
Джерри тревожно огляделся. Вокруг не было никого из школьных знакомых.
- Мы не суб-люди, мужик.
- Я с вами не разговариваю.
- Но ты пялишься.
- Смотри, - сказал Джерри. - Я жду автобус, - что выглядело нелепо, потому что автобус еще не появился в поле зрения.
- Ты знаешь, кто такие суб-люди, мужик? Это ты и такие, как ты. Ты каждый день идешь в школу, возвращаешься домой на автобусе и делаешь домашнее задание, - в его голосе было презрение. - Квадратный мальчик. Тебе где-то четырнадцать, пятнадцать. Утопаешь в рутине. Ой!..
Шипение распахивающихся дверей и дизельный перегар подошедшего к остановке автобуса. Джерри отшатнулся от этого парня.
- Это твой автобус, квадратный мальчик, - крикнул он. - Сейчас уйдет. Ты многое упускаешь в этом мире, не упусти хотя бы свой автобус.
Джерри подошел к автобусу как лунатик. Такие встречи не доставляли ему удовольствия. Его сердце сильно колотилось. Он поднялся на подножку и похоронил этот разговор. Автобус тронулся, и он, не удержавшись на ногах, плюхнулся на сиденье.
Глубоко выдохнув, он закрыл глаза.
«Это твой автобус, квадратный мальчик».
Открыл глаза и снова их закрыл. Солнце через окно слепило прямо ему в лицо.
«Ты многое упускаешь в этом мире, не упусти хотя бы свой автобус».
Розыгрыш. Особенность таких людей. Их жизнь состоит лишь из глупостей и пустяков. В ней ничего не происходит.
«И еще…»
«Что еще?»
Он не знал, и лишь думал о своей жизни, о дороге в школу и обратно домой. При этих мыслях усталость напомнила о себе, съежившись складками на его рубашке, зевота крепко схватила его за челюсти. Он увидел табличку над окном, ожидая мыслей о произошедшем:
«Почему?» - кто-то накарябал в космосе сквозь табличку.
«А почему бы нет?» - еще кто-то рубанул в ответ.
Джерри закрыл глаза. Внезапно измождение отпрессовалось в его сознании.
4.
- И сколько же коробок?
- Двадцать тысяч! - Арчи аж присвистнул от удивления. Обычно он ко всему относился с легкой прохладцей, когда общался с кем-либо вроде Брата Лайна. Но на этот раз картина с изображением двадцати тысяч коробок шоколадных конфет, доставленных в «Тринити» выглядела нелепо и смешно. Перед ним двигались вверх-вниз усы Брата Лайна, хлопали водянистые глаза, и ежились морщины на лбу. Что-то щелкнуло в голове у Арчи: «Он выглядит неспокойно – и это Брат Лайн, который на протяжении урока без труда может удержать целый класс охапкой в своих руках». Он елозил взад-вперед. Стул под ним скрипел и трещал. Арчи старался сохранить абсолютное спокойствие, опасаясь того, что сердце начнет колотиться, когда внезапно оправдаются все подозрения не только против Лайна, но и против всех, кто работал в «Тринити». Среди них много уже немолодых, а то и вовсе пожилых людей – уязвимых, ранимых и иногда впадающих в панику.
- Я знаю, что это много шоколада, - признался Лайн, пытаясь внести в свой голос некоторую небрежность, которая так нравилась Арчи. Но в этом голосе прощупывалось упрямство. Он вспотел, как сумасшедший в истерике, хотя его голос звучал ровно и спокойно. - Но это традиционная общественно- полезная работа. Распродажа шоколада – ежегодное мероприятие. Мальчики готовы к ней приступить. Если они в какой-то год смогли продать десять тысяч коробок, почему бы на этот раз, в этом году не попробовать двадцать тысяч? Ведь это особенный шоколад, Арчи. Высшего сорта. Особая сделка.
- Как это – особая? - спросил Арчи, нажимая на свое преимущество, но не повышая голос и не теряя достоинства. Он бывал здесь в кабинете у Лайна по особым случаям. Лайну приходилось иметь дело с самим Арчи, а не с теми, кто сидит у него на уроке математики.
- Важно, что это шоколадные конфеты для Дня Матери. Он всегда с успехом продавался, и я настоял на большей сдельной цене. Прекрасные коробки – подарочные комплекты и в хорошем состоянии. Последней весной они были очень хорошо упакованы. Каждую коробку мы обернем ленточкой, на которой будет написано: «День Матери»,и тогда можно будет продать каждую за два доллара.
- Но двадцать тысяч коробок. - Арчи быстро стал считать в голове, хотя был и не слишком силен в математике. - У нас в школе учится где-то около четырехсот парней. Это значит, каждый должен продать пятьдесят коробок. Обычно, от каждого требовалось продать двадцать пять коробок по цене доллар каждая, - продолжал он. - А теперь, все увеличивается вдвое – и цена, и количество. Для нашей школы это слишком, Брат Лайн, как и для любой другой.
- Я знаю это, Арчи. Но «Тринити» – особенная школа, не так ли? Если бы я не был так уверен в парнях из «Тринити», то, думаешь, стал бы рисковать? И не способны ли мы на что-либо большее?
«Чушь», - прыгнуло в голове у Арчи.
- Я знаю, что ты думаешь, Арчи – зачем я обременяю тебя этой проблемой?
Арчи действительно сидел и гадал, зачем Брат Лайн выкладывает перед ним все свои планы. У него никогда не было никакой дружбы с Лайном или с кем-нибудь другим из учителей «Тринити». Но Лайн был особой породы. Внешне, он был одним из тех серых, невзрачных, вороватых людишек, которые всю жизнь проходят на цыпочках маленькими, быстрыми шажками. Он выглядел подкоблучным мужем, слабаком, приспособленцем. Он был заместителем директора школы, и изо всех сил прислуживался, словно преданный лакей или мальчик на побегушках. Но все это было обманчиво. В классе Лайн был совсем другим человеком – не таким, как все: самодовольным, саркастичным. Своим тонким, ядовито-высоким голосом он мог захватить чье угодно внимание, словно кобра. Учительская указка заменяла ему змеиное жало. Он наблюдал за классом словно ястреб: подозревая каждого, высматривая «сочков» или тех, кто отвлекся и о чем-нибудь замечтался. Он нащупывал в каждом сидящем в классе его слабые места и провоцировал воспользоваться шпаргалкой, а затем ловил его на этом. И за пределами класса со многими людьми он вел себя также. Это, правда, ни разу не коснулось Арчи.
