Гореевым?
— В некотором роде…
— В прошлые времена мы были коротко знакомы с дедушкой Тимофея… Впрочем, людям новой формации безынтересны преданья старины глубокой. Чему обязан?
— Я этнограф, ищу возможность осмотреть этот памятник архитектуры, вторгнуться во двор без хозяина мне было неловко… — Арман пригладил волосы и улыбнулся.
— Значит, мы в некотором роде — коллеги! Входите, я вас жду! — Престарелого джентльмена словно подменили. Он с проворством, несвойственным такому почтенному возрасту и комплекции, распахнул двери примыкавшей к дому хозяйственной постройки. — У меня здесь хранится значительная коллекция старинного сельскохозяйственного инвентаря. Полагаю, она вас впечатлит! Очень впечатлит!
Прыткий старикан поманил Армана пальцем и растворился во мраке за дверями.
Ольга вернулась в дом, вытащила из стола папку с нотами, отобрала несколько пожелтевших страниц. Набросила на плечо лямку аккордеона, положила пальцы на перламутровые клавиши, взяла пару аккордов.
Женьке очень хотелось узнать, о чем сестра говорила у калитки с соседом, и какой такой музыкальный фрагмент репетирует, но она твердо решила на Ольгу обидеться и не разговаривать с ней как минимум до вечера.
Просушила волосы вафельным полотенцем, расчесала гребнем. Села на кровати, поджала губы, молча наблюдая, как сестра, что-то вспомнив, отставила аккордеон и выбежала в сад. Вернулась она с обувной коробкой и большим букетом полевых цветов. Ольга поставила его в трехлитровую банку с водой, расправила и придирчиво оглядела со всех сторон. Букет был хорош!
Девушка нырнула под кровать, вытащила чемодан. Женька сделала вид, что читает книгу, но настороженно следила за сестрой. На толстом слое пыли виднелись длинные темные полосы — следы ее пальцев. Сейчас Ольга обнаружит, что среди отправленного на дачу барахла отсутствуют: а — старая отцовская буденовка, б — перламутровый театральный бинокль. Оба предмета давно вышли из употребления, но старшая все равно будет кричать и ругаться. Возможно — расплачется!
Женька втянула голову в плечи, ожидая новой грозы.
Но сестра беззаботно напевала, перебирая вещи. Вытащила, встряхнула и приложила к себе черное бархатное платье на подкладе. Нежный шелк цвета пармских фиалок и бархат преданно хранили аромат духов. Запах едва ощутимый — тонкий и горьковатый — пленил Ольгу. Голова у нее закружилась, она выскользнула из халата и примерила платье. Драпировки обняли ее, как мягкая и теплая южная ночь. Глубокий вырез Ольга решила заколоть старинной брошкой.
— Оля, ты что? Взяла мамино черное платье? Бабушкину брошь? — не выдержала младшая сестра. — Кто тебе разрешил?
— Никто. Я никого не спрашивала!
— Папа тебя будет ругать!
— Папа очень далеко! — Брошка никак не хотела защелкнуться, иголка от замка больно впилась в кожу. На подушечке пальца выступила капелька крови, быстрой змейкой побежала вниз. Негодная девчонка, все из-за нее! Ольга слизнула алую капельку языком — во рту разлился гадкий металлический вкус, пол качнулся, перед глазами медленно поплыли противные красные круги. Мелкие камешки на брошке сверкали и переливались как крошечные кристаллы льда. Она опустилась на стул, глубоко вздохнула.
Мир вернулся на место, но не желал становиться прежним — пресным и предсказуемым.
— Значит, ты не отправила отцу телеграмму??!
— НЕТ! — Ей незачем оправдываться.
Не перед кем отчитываться. Ей восемнадцать лет, а сестренке — тринадцать. Отец велел ей — Ольге! — быть главной. Она зажгла примус и стала разогревать щипцы для волос.
— Ты собираешься на танцы с моим незнакомым в заграничном костюме?
— Какое вообще твое дело, куда я собираюсь?
— Никакое дело. Просто он молочнице дал три рубля и сдачу не взял. Тетя Нюра сказала, наверное, он уголовник и сберегательный банк ограбил!
— Нельзя слушать всякие сплетни и повторять глупости!
Женька вскочила ногами на кровать, насупила брови и выпалила последний, самый веский аргумент. Такой довод должен был точно отвратить сестру от поклонника. Девочка подпрыгнула на пружинистой сетке — под самый потолок, крикнула:
— Это — шпион!
— Что??!
— Он всегда в перчатках. Зачем честному человеку носить перчатки и шляпу?
— Сейчас же слезай с кровати — взяла моду прыгать на пружинном матрасе. Все покрывало измяла! — бросила Ольга, не глядя на сестру. — Евгения, ты ведешь себя отвратительно. Я с тобой больше не разговариваю!
— Я первая с тобой не разговариваю! — От возмущения Женька всплеснула руками и выбежала во двор. Под ресницами закипали горячие слезы.
Сейчас она наберет целую охапку крапивы и засунет в дурацкий букет. Ольга схватится за жгучие стебли, обожжет себе пальцы и не сможет играть. Вот.
Потому что никто не имеет права так разговаривать с человеком.
Особенно если этот человек младше и твоя родная сестра!
Глубокий, вязкий мрак внутри амбара притягивал Армана, как пламя свечи манит легкого ночного мотылька. Он шагнул в темноту — двери скрипнули и захлопнулись у него за спиной. Ощущение было почти забытым — он ничего не видел!
Его противник был когда-то очень силен, раз сумел уберечь свою магию после отмены религии и сопутствующего ей мракобесия. Но даже в искусственной тьме Арман сохранил способность ориентироваться по движению — как летучая мышь. Он выбросил вперед руку со шпагой, которую предусмотрительно принес с собой и прятал до времени под полой, — прощупал мрак.
Что-то со свистом пронеслось у самой его щеки! Кончик кнута обвился вокруг запястья — руку обожгло огнем, он выронил шпагу, услышал, как оружие со звоном катится по каменному полу. За этим шумом уловил еще тень движения — отскочил к стене, сразу же упал на пол — чертов старый осел! — швырнул в него вилами. Он чудом остался жив. Арман перекатился по холодному полу, ногой поддел деревянную рукоятку какого-то сельскохозяйственного инструмента — через секунду в руках у него оказалась коса.
Острое, холодное лезвие опасно поблескивало во мгле, он чиркнул по воздуху — раз-другой — разлетелись щепки от деревянного столба.
Арман резко развернулся и крикнул в темноту:
— Послушайте, милостивый государь! Хватит! Прекратим, пока еще возможно! Объявим перемирие на период торжества атеизма?
Звуковые колебания раскачивали мрак, плавно огибали препятствия, итак, он сумел составить некоторое представление о местоположении фанатичного старца, ловко отбил новую атаку — две заточенные полоски металла, два лезвия, ударились друг о друга. Электрическим снопом рассыпались искры, с противным скрипом скользнула вниз коса старика.
— Боюсь, милостивый государь, наш разговор принимает нежелательное и недостойное нашего возраста направление!
Арман эффектно размахнулся — жаль, как жаль, что его сейчас никто не видит! — лезвие косы со свистом обрушилось вниз — туда, где мрак был особенно плотным и теплым. Раздался короткий вскрик, затем тяжелый глухой удар. Арман притянул к себе оружие, осторожно провел языком по острому лезвию — и ощутил вкус теплой крови. Этот вкус бодрил, опьянял. Кружил голову, как невесомые пузырьки в бокале шампанского!
Чары непроглядного мрака развеялись. Цвета и краски вернулись в мир.
