все эти фокусы. Вернее, с тобой, Солончук. Икира по малолетству серьёзным санкциям не подлежит…
— Почему это? — обиделся Икира. — Я под… подлежду… подлежу…
— Ну? — поторопил Марко директор.
— Надрать уши? — с печальным пониманием спросил Марко (и вспомнил уши Кранца-Померанца). Героем себя он вовсе не чувствовал.
— Как минимум… Хотя с другой стороны… В старых романах вопрос решался диалектически…
— Как? — опасливо пискнул Икира.
— То есть с двух сторон. Герою говорили: «За храбрость получите именное оружие, а за нарушение дисциплины отправитесь на шесть недель в крепость под арест…» — Юрий Юрьевич опять оживился. — Однако держать вас под арестом негде. И кормить нечем… А оружие… Пожалуй, для Солончука я найду в кладовке ржавую рапиру из театрального реквизита… Отчистишь сам… А Месяцу подарю большую рогатку, которую недавно отобрал у Анастаса Галушки. Дубина такая, восьмиклассник, а стрелял с берега по чайкам…
— Я никогда не стреляю по живому, — сумрачно сообщил Икира.
— Я знаю. Потому и подарю. Будешь тренироваться, сшибать созревшие яблоки в саду. Можно в чужом…
— Ладно… А правда, подарите?
— Хихилой буду…
Посмеялись. Марко хотел спросить, правда ли и насчёт рапиры, но вдруг зябко дохнуло на него беспокойство.
— Юрий Юрьевич! А ведь доктор Канторович… Он же тогда на собрании в клубе говорил всё против Империи. Что НЮШ во всём прав и хорошо сделал, что прислал крейсер! Он… никуда не сообщит?
Директор потрепал Марко по плечу.
— Душа моя, доктор Канторович — врач. Настоящий. Такие врачи не занимаются доносительством, они выполняют свои врачебные обязанности… А кроме того, мы учились в одном классе. И у нас была кровка…
КРОВКА
Марко проводил Икиру. Помог ему влезть в открытое окошко. В доме было тихо, значит, его мама не заметила, что ненаглядный сын гуляет среди ночи.
Марко пробрался в свою «хижину». Зажёг лампочку. Мамочки мои, рубашка вся изжёванная и перемазанная на груди кровью. Марко скомкал её и сунул под кровать. Упал на одеяло и провалился во тьму.
…Разбудила его сестрица Евгения. Постучала в стекло открытой створки. Марко проснулся моментально. И сразу всё вспомнил. Тряхнул головой и сел. Пяткой толкнул подальше под топчан перемазанную рубашку.
Женька торчала в окне, как в портретной раме.
— Чего тебе?
— Ты не забыл про диктант?
— Рехнулась, да? Он в десять часов, а сейчас… — Марко глянул на будильник, — восьми нет…
У Женьки-то контрольная начиналась в девять, поэтому сестрица была уже во всей красе — в белом платье с кружевами у шеи. И не в «мини», а в нормальном. Она сказала:
— Мама ушла на рынок и велела тебя разбудить. Иначе ты не поднимешься и к обеду.
«И не поднялся бы. После всего, что было… Фиг с ним, с диктантом, но как там Володя?»
Женька прошлась по брату глазами.
— Папуасское чудовище… Оденься по человечески.
— Зануда какая… — Марко дотянулся до тумбочки, вытащил бирюзовую водолазку с белой полосой у ворота. Вполне парадная одежда. Натянул…
— Довольна? — Лишь бы не спросила о рубашке. Любит соваться, куда не надо.
— Надень длинные штаны…
— Я, по-твоему, ненормальный?
— Посмотри на свои ноги. Будто по колючей проволоке ползал…
— Там и ползал…
— Все будут смотреть и удивляться.
— Пусть… Кто слишком удивится, скажу: ездил в Мексику, гулял среди кактусов…
— Я тебе серьёзно говорю…
— И я серьёзно… У меня в кармане на старых штанах джольчик лежит. Его перед опасным делом нельзя в другое место перекладывать, плохая примета…
— Диктант — опасное дело? — хмыкнула она.
— А контрольная? Зачем у тебя на шее камешек-дырчик?
— Мало ли зачем… Надень хотя бы чистые носки.
— Это сколько угодно… — Марко выдернул их из тумбочки. Светло-синие, с белыми полосками, под стать водолазке. Натянул, поболтал ногами. — Видишь, какой я послушный…
— Вредный, как бродячий петух… Будешь умываться и завтракать — водолазку сними, а то перемажешь…
— Слушай, зачем тебе морской институт? Иди в гувернантки. У тебя призвание… — сказал Марко. Но водолазку снял.
— Хочешь, принесу яичницу и молоко? — примирительно спросила Евгения.
— Иногда ты бываешь вполне порядочным человеком. Когда постараешься…
Он умылся под шлангом на огороде. А в голове всё царапалось: «Что с Володей?» Но, в конце концов, он же там не один! С ним взрослые заботливые люди!..
Когда Марко вернулся, на подоконнике стояла тарелка с горячей глазуньей и кружка, накрытая пшеничным ломтём. И даже про вилку Женька не забыла! Нет, она в самом деле ничего сестрица!
Марко стоя сглотал яичницу, взял кружку, сел на постель. И в этот миг в окне возник Икира. Осторожно сдвинул тарелку, сел на подоконник верхом, покачал коричневой ногой (такой же исцарапанной, как у Марко). Прислонился теменем к оконному косяку. Глянул непонятно.
— Ты чего? — забеспокоился Марко. — Я думал, ты ещё спишь изо всех сил…
— Я вообще не спал… — шёпотом отозвался Икира.
— Почему?
— Так… Думал…
— Переживал? — с пониманием сказал Марко. — Не бойся. Всё с ним будет хорошо…
— Марко, я не про него… Я про тебя…
Марко быстро поставил кружку на тумбочку.
— Икира, что случилось?
Икира перекинул через подоконник вторую ногу, сел к Марко лицом. На фоне яркого окна лицо было плохо различимо. Он сказал:
— Ничего. Просто думал…
— Иди сюда.
Он сразу подошёл. Встал перед Марко, тоненький, прямой, только голова — носом вниз. Подёргал кромки белых штанишек, потрогал на груди ожерелье-джольчик (и как он его не порвал, не потерял вчера?!) Подышал тихонько и часто. Вскинул глаза. Теперь видно было — какие лиловые.
Марко прошептал осторожно, с боязнью даже:
— Почему ты… думал про меня?
Икира переступил босыми ногами, съёжил плечи, но глаз не отвёл.
— Потому что… Я хотел… Марко, давай сделаем кровку.
Вот оно что…
