Сидел у нас в колонии дед лет семидесяти, но этакий живчик. Был председателем СДП. Иногда вёл себя в отношении «чертоватых» мужиков как настоящий мент. На всю зону мог наорать на нарушителя режима, посадить его в ШИЗО. Но или в силу возраста, или из-за того, что он точно знал, на кого можно наезжать, его не трогали. Хоть он и совершал просто аморальные поступки. К примеру, замполиту было лень заниматься писаниной, и всю документацию и приказы по воспитательной части вёл председатель СДП. Это только по закону вопрос об условно-досрочном освобождении решает суд. Всё зависит от ходатайства сотрудников, а они заранее знают, кого отпустят. «Главкозёл» имел доступ к этой информации. Подходил к зэку, подавшему заявление на УДО, который точно пройдёт суд, но не знавшему об этом, и говорил: «Давай триста долларов и точно раньше освободишься». Тот просил у родных эту сумму и благодарный шёл домой. Если бы и произошла осечка, СДПшник просто вернул бы деньги.
Но вот он сам освободился. Его место занял двадцатилетний недоумок. Попробовал он действовать в том же духе. Вечером в клубе я наблюдал такую сцену: пьяные бандиты душили его в углу удавкой. Остановил я казнь, убедив их, что этот урод добровольно оставит пост «главкозла» и станет простым уборщиком. Более того, он никого больше не заложит. Он всё пообещал и выполнил. Кстати, со старым председателем СДП связана другая история. Стою как-то с бумагами у спецчасти. Он проходит мимо. Мы общались, так как он из боязни предоставлял информацию, которую узнавал у сотрудников. В этот раз поинтересовался, чего стою. Объяснил ему, что хочу подать надзорную жалобу на приговор. Он прямо перекосился, стал убеждать не делать этого. Оказывается, дали ему двенадцать лет срока. Написал он «касатку» — скинули до восьми. Составил надзорную — снизили до четырёх. Послал ещё одну, по пересуду, — опять подняли срок до двенадцати. И сколько теперь ни жалуется, не сбавляют.
Стоит ли получать портфель «смотрящего»
Находясь в камере, будьте осторожны с представителями других народностей. У них свой менталитет, представление о порядочности, правила поведения. Наконец, они не воспитаны на рыцарских романах и не станут проявлять благородство в том случае, когда надо драться один на один — они всегда нападают стадом. Наши люди (за редким исключением) в случае конфликта вряд ли вам помогут, даже те, на кого вы рассчитывали. Особенно не верьте, когда какой-нибудь жгучий брюнет с горбатым носом внешне показывает вам свою приязнь. Чаще это лицемерие.
Было у меня с ними много стычек. Опишу самую первую, которую никак не ожидал. Тогда я в людях плохо разбирался… Сидим в хате, двенадцать человек, среди нас — цыган Миша, лет сорока. Любезнее человека нет на свете! Мной он просто восхищался, громко выражал свои восторги. В тюрьме нередки случаи, когда зэка переводят из камеры в камеру. От нас тоже выдернули одного арестанта, а на его место кинули ещё одного цыгана. Стали «морики»[19] держаться несколько обособленно, но не борзели. Через неделю снова происходит «килишовка»[20], и кидают к нам третьего «рома». Этот в их среде вообще какой- то авторитет: владеет агентством недвижимости, пытается изображать бандита, хотя по жизни — барыга. Стали цыгане держаться особняком, на кого-то из соседей немного порыкивать.
В хате я постоянно поддерживал порядок. Несколько раз наехал на «ромал» — они же очень шумные и бесцеремонные, им всё равно, что кто-то спит. Разговаривают, как будто глухие и в километре друг от друга находятся. Или по радио зазвучит музыка — начинают бить чечётку, как будто «экстази» обожрались. А то сами затянут дурные песнопения (прямо скажем, на прекрасное пение Николая Сличенко не похожие).
Если я делал им замечания, смотрели зло, но пока не огрызались. Потом один сокамерник мне на прогулке говорит: «Я по-цыгански чуть понимаю. Будь осторожен! Они против тебя что-то замышляют». Я не придал этому значения.
Как-то несколько человек наших играли в домино. В камере всегда есть тот, с кем у вас складываются лучшие, чем со всеми остальными, отношения. Вот и я, проходя мимо приятеля, ненароком толкнул его плечом. Он как раз в проигрыше был, закричал довольно зло, но не обидно, чтобы я не мешал. Тут Миша- цыган громко, во всеуслышанье заявляет: «Меня бы так толкнул — я бы вообще убил!» Это уже жёсткое оскорбление. Подойдя к нему, я посоветовал ему заткнуться и думать, о чём говоришь. Этот бородатый гоблин полез в стол, приговаривая: «Чем бы тебя прибить?» И достал тяжёлую шлёмку с острыми краями. Взял я его за бороду, поднял рывком со скамейки и дал в голову. Правда, несильно, но ему поплохело. Тут поднимается второй цыган, подходит ко мне и заискивающе говорит: «Ну зачем же ссориться?» А сам в это время прыгает вперёд и пробует ударить. Еле нырнул под его кулак…
Кончилось тем, что я встал в узкий проход между шконками (в него со спины не зайти), а «морики» все втроём, но — из-за нехватки места — по очереди нападали на меня со шлёмками и заточкой для резки хлеба. Больше мешали друг другу, но шум подняли на всю тюрьму. Разбил им морды основательно. Дежурный нажал кнопку тревоги. Прибежал наряд сотрудников, открыли дверь, ворвались. Троица горячих парней и при них не угомонилась — всё продолжали прыгать и орать. Менты утихомирили их дубинами и вместе со мной отвели в «стаканы» (камеры-пеналы). Пока дежурный докладывал операм, кричу цыганам: «Слышишь, табор, раз вы это затеяли — говорите, чтобы не было заморочек, что спортом занимались». Они мямлят, что понятия знают. Тут их начали выдёргивать по одному. После к начальнику оперчасти отвели меня. Тот давай наезжать: «Что, боксёр, драку затеял? Напал на мирных подследственных?.. Может, на тебя завести уголовное дело? Ты двоим носы сломал, третьему — нос и челюсть». Смотрю: майор — нормальный мужик, спрашиваю его: «Гражданин начальник, вы сколько в системе служите?» — «Семнадцать лет», — отвечает. «Что же, — говорю, — вы эту мандабратию не знаете? Или я на придурка похож, первым на троих лезть?» Опер сразу на другой тон перешёл: «Да насмотрелся я на них. Знаю, сами всё затеяли, но хотят на тебя заявление писать. Чтобы судили тебя за избиение. Ну вот что, с ними я проведу беседу, жалобы забудут. А тебя за нарушение, чтобы потерпевшие не так возникали, я посажу в штрафной изолятор на пятнадцать суток». И с удовольствием продолжил: «А всё-таки здорово ты их отмудохал! Но больше не дерись».
После карцера подняли меня опять в старую камеру. Ни одного «морика» там уже не было — перевели сначала в больницу, потом в другие хаты. К нашим у меня тоже отношение изменилось: ведь никто мне помочь не пытался. Тут ещё за стенкой какой-то авторитет объявился — «смотрящий» за тюрьмой, как потом выяснилось. В его случае сработал тот же принцип, когда настоящие блатные не становятся сами у руля, а «дают портфель» не поймёшь кому. Зовут меня к кабуре (отверстию в стене), и наглый голос с кавказским акцентом говорит: «Питерский, ты что там воду мутишь, народ бьёшь?..» Я всегда считал, что авторитетом нельзя назначить: он либо есть, либо — хоть как себя назови — его нет. В городе я всех известных людей от криминала знаю, в тюрьме — тоже. Спрашиваю, с кем говорю и кто мне указывать будет, с какой руки оскорбившего бить. Этот пиконосый тут же нарушил неписаный закон настоящих арестантов (не представился, выругался) и повысил тон: «Я тебе покажу, билять, с кем ты разговариваешь!» Теперь я понял окончательно, что, несмотря на его статус, я имею дело с «чепушилой»[21]. Просто коротко сказал: «Встретимся — покажешь!» Больше к кабуре не подходил, хотя он там визжал и плевался, угрожая мне. Начала эта мразь малявы в камеры писать, что я беспредельник и с меня надо спросить, но в хате или «овцы» сидели, или умные мужчины — они понимали, что он не прав вдвойне, раз меня цыгане заложили.
Этот «смотрящий» начал рулить тюрьмой, но заигрался и стал приносить много беспокойства ментам. По его указке в случае малейшего подозрения в стукачестве (зачастую безосновательного) людей калечили. Видимо, ментам передали наш с ним разговор или случайно получилось, но на ближайшем шмоне, когда я был с вечера назначен дежурным по камере, нашли заточку для резанья хлеба. Меня посадили в штрафной изолятор. На следующий день ко мне в камеру кидают этого «смотрящего». К тому времени я многое про него узнал от зэков. В частности, что сел он за мелкую кражонку на рынке. Сам приезжий. В камере всем рассказывает, что приехал на соревнование по рукопашному бою. Раньше не судим, от роду двадцать пять лет.
Остались мы вдвоём. Он не знал меня в лицо, я его тоже. Но когда в корпусной его принимали, я услышал фамилию и догадался, кто передо мной. Он с порога начал понты чеченские кидать: «В натуре,
