стене посвистывает. Да каменщики на работу торопятся: стену заделывать.
Тем временем Перекати-небо свой шар надул. Пора, думает, дальше отправляться. Зашёл хозяина поблагодарить за гостеприимство, а тот два бокала наливает каким-то напитком пенящимся, предлагает выпить на прощание.
– Что же за напиток у тебя, – спрашивает Перекати-небо. – Стеностройный или стенобойный?
Улыбнулся хозяин.
– Не беспокойся, – говорит. – Это совсем другой напиток, он простым людям жить помогает. Выпьешь его с друзьями – и перестаёшь стены замечать.
Чокнулись они, выпили, распрощались. Взлетел Перекати-небо, глянул вниз – и в самом деле ни одной стены не видно. И пушек не видно, и танков. Такая прекрасная страна внизу расстилается, что чуть было он обратно не спустился. Но не решился. Вдруг в другом месте ему стеностройного напитка поднесут или стенобойного…
Историческое виденье смысла
Смысл – это взгляд сверху. Взгляд на траекторию движения, на динамику развития. Поэтому ключом к смыслу становится память.
Забвение подробностей индивидуальной жизни ещё не означает потерю смысла: твоя жизнь уже впечатана в твоё лицо, в твой характер, в твою дальнейшую жизнедеятельность. Но память о траектории помогает продолжать её.
Коллективные ориентиры тоже не всегда носят исторический характер. Их носителем во многом является сам коллектив, окружающий тебя. Но история даёт особые возможности по восприятию смысла коллективной жизни.
Когда же мы сосредотачиваемся на судьбе человечества, без исторического понимания обойтись невозможно. Главные ориентиры человечества видны прежде всего через восприятие его истории человеком. Правда, для одного человека знакомая ему история человечества всегда пунктирна. Но этот пунктир (частый или редкий) служит исходной основой для ориентирования каждого из нас. Ведь все мы – непосредственные участники нашей продолжающейся истории.
Не всё сводится к тому, чтобы знать историю. Необходимо ещё и чувствовать её. Знания располагают к этому, но соединить всё в единую картину может только личность.
Главная помощь, которую может оказать учение человеку, состоит не в расширении знания исторических фактов. История человечества всегда становится предметом особой трактовки со стороны учения. Переход от частных явлений истории к пониманию траектории позволяет осознать смысл, результирующий вектор. Тем самым учение даёт нам особый импульс к выработке личного отношения к событиям в жизни человечества – происходившим когда-то, разворачивающимся сейчас или возможным в будущем.
Не все учения в равной степени сосредоточены на исторической траектории жизни человечества. Некоторые не придают ей первостепенного значения, считая, что внутреннее ориентирование гораздо значительнее внешнего. Для других история человечества распадается на множество национальных историй, из которых первостепенной становится одна или несколько. Третьи считают земную историю лишь частным проявлением более масштабной истории мира.
Так или иначе, но своё представление об истории есть, видимо, у всякого учения.
Нам естественно искать тот стиль мировосприятия, который нам по душе. И всё же – осмысление ориентиров человечества нам необходимо, с каким бы учением мы ни имели дело. Ведь если учение не поддерживает связь человека с человеческим родом, то оно тем самым разрушает её или позволяет ей разрушаться.
Впрочем, существуют и такие учения. Но инстинкт самосохранения человечества не позволяет им достичь патологического масштаба.
Учение должно помочь мне увидеть и то, что вообще важно для целого, и то, что в судьбе целого важно для меня. Но именно помочь, не более того. Если эти ориентиры будут придуманными, искусственными, учение может выглядеть при этом даже особенно смазливо, как нарумяненная кокетка, но лучше мне тогда обойтись без него. Быть человеком в человечестве слишком насыщенная задача, чтобы позволить себе отвлекаться на выдумки.
Вместе с тем не устроит меня и учение, обожествляющее человечество, замыкающее на принадлежности к нему все смыслы жизни. И это виденье смысла не может быть окончательным.
Такое учение вполне может само себя считать исчерпывающим и наимудрейшим. И пытаться гипнотизировать своим самомнением нас с вами. Ах, как их много – учений-гипнотизёров, учений заклинателей!…
Философское виденье смысла
Можно было бы обозначить и другие потоки смысла, наполняющие наше сознание своими волнами. Можно (и крайне важно!) видеть нашу жизнь в свете духовного смысла, религиозного или мистического, пропитанного тайной, и вместе с тем совершенно необходимого практически. Можно говорить о космическом смысле существования всего живого. Даже некоторый
Поэтому вернёмся к соединяющему нас представлению о философии – об ориентировании в главном.
Это представление напомнит нам, что на любом уровне ориентирования, в любом смысловом поле, естественно доходить до наиболее высокого взгляда на свою траекторию в нём. Естественно стараться связать её с наиболее значительными ориентирами.
И не забывать при этом, что уровней, ракурсов, направлений взгляда – много. Охватывать время от времени весь диапазон смыслов, с которыми мы имеем дело. Смыкать их в свой собственный, личный, уникальный узор мировосприятия. Если для этого недостаточно помощи одного учения, что-то мы возьмём и от других.
Ревнивые учения больше всего не любят именно этого: нашего внимания к другому опыту, к иным озарениям и находкам. До культуры философского экуменизма нам ещё далеко.
Философия служит для человека посредником между его личными потребностями в ориентировании и опытом, который накоплен другими людьми, другими поколениями, человечеством. Она не может быть сведена к одному-единственному учению. Философия – хранительница смыслов.
Ни одно учение не может претендовать на то, чтобы подчинить себе философию. Ни одно из учений нельзя отлучить от философии, не нанеся ей ущерба. Даже разрушительные учения нельзя игнорировать, если они замешаны на реальных человеческих убеждениях. То, что ты считаешь заблуждением, тоже требует внимания – хотя бы к тому, в чём же здесь состоит
