двадцать. Я вам предлагаю форсировать события. При этом это время может, в идеале, уменьшиться до нескольких месяцев. Здесь может помешать только тупость народа: люди могут свободу поменять на так называемую “мораль”.
Несколько замечаний:
1.Люди достойны тех, кто ими управляет. Нужно злиться на себя, а не на властей. 2.Я всегда улыбаюсь, когда кто-то в очередной раз предлагает “программу выхода из кризиса”. Такие люди не понимают главного - что же надо изменить. Такие программы, конечно, могут повлиять на ход событий, но очень ненамного. 3.Меня часто выводят из себя “авторитеты”, которые с умной рожей “плачут” о том, что хоть мы и бедные, несчастные, но зато у нас такие добрые, хорошие, культурные люди, и что наши люди - это наше великое богатство. Но, ведь, наши люди - это наш великий позор, наша беда. Это не нравится, понятно. Но, ведь, от этих эгоистичных самоуспокоений ситуация только ухудшается: нельзя начать лечения не признав, что мы действительно больны.
Я уже останавливался на “доброте” наших людей. Вот вам еще: вспомните убийцу детей - Щикатило. Это чисто “наш” человек, ”наш” феномен. В развитых странах вероятность появления таких людей раз в сто меньше, чем у нас. Он - обычный пример сильно больного, глубоко несчастного человека. И он не был в этом виноват, виноваты прежде всего его воспитатели: если бы не они, он был бы прекрасным человеком. Так, что прежде чем в следующий раз унизить ребёнка, глубоко об этом подумайте.
Так что же такое Комплекс Неполноценности? - Это болезнь. Психическое расстройство. Люди рождаются без него, и если не прилагать никаких усилий, то её и не будет. Свободный человек - это не манна небесная, не исключение, которое нужно добиваться, нет. Это совершенно нормальное состояние человека.
Больной человек оторван от жизни, наполнен мусором и страхом, не может нигде себя нормально чувствовать, находится на нижнем энергетическом уровне. Вместо разума и жизненного опыта у него есть какие-то идеи. Он неприятен в общении, доставляет неудобства всем окружающим. Он постоянно несчастен, его мозг сдавлен тяжким прессом. Они настолько слабы и оторваны от жизни, что можно серьёзно утверждать, что их нет вообще.
Ещё раз замечу, что есть различные степени заболевания: от откровенно огромной до совершенно незаметной со стороны. А есть и здоровые люди. В любом случае, то лекарство, которое я вам предлагаю вам не навредит, а позволит узнать себя. Если вы не воспринимаете меня всерьёз, то ваша ситуация безвыходная, и я могу лишь пожелать вам счастливо догнить эту жизнь. А тем, кто хочет жить полной жизнью, я предлагаю перевернуть страницу. Сейчас сказать больше нечего. Кое-что нужно будет сказать потом...”.
Да, видать крепко достали парня в детстве! Но в целом он прав. Многие люди ощущают свою неполноценность в чем-то и пытаются компенсировать ее игрой в полноценность. Чаще всего игрой плохой, бездарной.
Я, собственно, и сам, будучи от природы анемичным, слабым физически, да и трусоватым, распускал про себе легенды, выставляясь то — боксером, то — самбистом. А с возрастом начал критиковать здоровяков, ссылаясь на то, что у них мышцы развиты за счет мозгов. И отчасти сам в эту чушь верил.
Помню, во вторую свою ходку, где-то на третий день пребывания в зоне я зашел в клуб выяснить насчет библиотеки, завязать добрые контакты — книги для меня всегда были на первом месте. Завклубом, крупный, симпатичный эстонец, отбывающий наказание за спекуляцию, встретил меня приветливо. Мы как-то быстро на шли общий язык и он обратился с просьбой:
- Концерт вечером, а ведущего нет. Я должен на гитаре играть, как-то неловко совмещать с конферансом, а другие двух слов не свяжут.
- Гуд, - согласился я, - заодно стихи толпе по читаю.
Вечером без всякой подготовки я вышел на сцену и посмотрел в зал. Одинаковые, как оловянные солдатики, люди были там в одинаковых одеждах с одинаковыми выражениями лиц. У стен стояли одинаковые менты, рядом с ними - СВПэшники, ментовские шестерки из совета внутреннего порядка, с повязками на рукавах. Этакие зоновские “дружинники”, ссучившиеся уголовники, презираемые общей массой.
- Итак, господа, - сказал я нахально в микрофон, - я решил почитать вам стихи.
Зал зашумел.
- Бык, козел, - раздались возгласы, - покажи попу, блызни со сцены, музыку давай, падло...
Микрофон давал мне явное преимущество над толпой.
- Господа, - сообщил я невозмутимо, и динамик приглушил гомон, - так или иначе, но пока не будет стихов, не будет и музыки. Хоть вы и тупорылые, но послушать придется.
И сразу, будто продолжая успокаивать, врезал:
Мы волки, но нас по сравненью с собаками мало, Под грохот двустволок звериная стая мельчала, Мы, как на расстреле, на землю ложились без стона. Но мы уцелели, хотя и стоим вне закона...
Номеров было немного, но после каждого музыкального я “кормил” зэков стихами. Кто-то смирился, кому-то было все равно, но встречались мне и заинтересованные, внимательные глаза. И это мне льстило.
Потом ко мне подошли несколько зэков, после концерта. Двое попросили переписать стихи, один выразил благодарность за доставленное удовольствие, а еще один начал вербовать в СВП. Он ссылался на то, что я уже замарал себя выступлением в клубе, что я уже “пашу” на администрацию.
Последним ко мне подошел прапорщик и угрюмо приказал следовать с ним в оперчасть.
В оперчасти мной занялся еще один “поклонник” поэзии - майор Луднев, начальник этой службы. Перед ним уже лежало мое дело, поэтому он стал брать быка за рога сразу:
- Прежние штучки решил продолжать? Мало одного срока показалось. Так мы тебе быстренько добавку выпишем, семидесятую статью не забыл еще?
- Простите, вы к кому обращаетесь? - спросил я невинно.
- К тебе обращаюсь, - сказал майор.
- Насколько я помню статью сто тридцать вторую ИТ (исправительно-трудового кодекса), заключенные и администрация обязаны в обращении друг к другу использовать форму “вы”.
- Хамишь? Ну-ну! По-другому с тобой поговорить? Да я тебя за антисоветские стихи знаешь, куда?!
- Я подам на вас жалобу прокурору по надзору. За неуставное обращение, за попытку инкриминировать ложное обвинение.
Он был зол, но эта фраза, кажется, его чуть-чуть отрезвила.
- Почему ложное? Мне передали, что в клубе читались стихи против Ленина, против милиции. Теперь он строил свою речь так, чтобы избегать прямого обращения. Очень уж ему не хотелось обращаться к какому-то вонючему зэку на “вы”.
- Ваши осведомители, - сказал я сухо, - не блещут интеллектом. А в поэзии вообще не компетентны. Я читал стихи известных советских поэтов: Вознесенского, Евтушенко, Солоухина. Все они члены Союза писателей, имеют правительственные награды.
- Ну, а эти, про Ленина? - спросил он совсем не уверенно.
- Эти стихи кончаются так: “Ленин - самое чистое деянье, он не может быть замутнен. Уберите Ленина с денег - он для сердца и для знамен”. Андрей Вознесенский. Что тут, простите, антисоветского?
- Видимо, меня ввели в заблуждение, - пробормотал он, - ох уж я этому лейтенанту... Да, а за что судились в прошлый раз?
Он по-прежнему пытался строить фразы без прямого обращения, в результате чего его речь стала напоминать речь иностранца. Мне было смешно.
