Маша уселась рядом с шофером, а я “случайно” обнаружил в кармане нераспечатанную колоду карт. Я, кстати, действительно забыл про эту миниатюрную, особым образом “заточенную” колоду в пиджаке, так как давно не надевал костюм.
- О-о, - сказал я, - как же это я забыл? Купил
- вчера на Арбате, незаменимая вещь в дороге.
Дальше начиналась голая техника. Вскоре бравый воин забыл и про Москву, и про море. Шофер попался понимающий, крутил нас по Садовому кольцу, все шло тип-топ, но Маша вдруг закапризничала.
- Домой хочу, - тянула она с настырной монотонностью.
- Ну, поедемте к вам, - сказал полковник. Он отдал уже больше двенадцати тысяч и ему не хотелось прерывать игру.
В мои же планы не входило знакомить “партнера” с местом нашего жительства.
- Маша! - одернул я девчонку. - Ты что, подождать не можешь?
- Домой хочу, - продолжала ныть она.
Я разозлился:
- Тебя в пять утра ни с того, ни с сего потянуло вдруг в зоопарк. И я поехал с тобой - без звука! А тут ты зауросила... Может, в туалет тебе захотелось?..
Маша, вздрогнув, обернулась - взгляд ее был жестким:
- Хочу домой!
Ее “планы” меня тоже не устраивали: рядом сидел крупнокалиберный, в смысле кошелька, “лох”, которого можно было еще доить и доить, а тут - “домой!”
- За каким чертом?! - взбесился я. - Дома вол ков нет, душить некого...
Я даже не успел пожалеть о последней своей фразе: на полном ходу дверь распахнулась, и ее маленькую фигурку прямо-таки вырвало из салона в темноту. Отвратительно завизжали тормоза, мы с полковником едва не вылетели через ветровое стекло, но мне показа лось, что я выскочил наружу прежде, чем машина остановилась. Я метнулся в ту сторону, где по всем пред положениям должна была “приземлиться” Маша, и тут вдруг увидел ее, стремительно убегающую в сторону чернеющей вдоль дороги рощи. Это было невероятно, уму непостижимо, но девчонка, по всей видимости, да же не ушиблась!
Какая-то ночная птица, хлопая крыльями, улетала вслед за девчонкой. День этот начинался сумраком не постижимости и заканчивался точно так же... Сзади мне сигналил таксист, светя фарами, но я все дальше и дальше углублялся в рощу, пока меня не остановил какой-то тонкий и многоголосый писк, раздающийся, казалось, прямо из-под моих ног. Это были мыши, сонмище мышей, серой лентой перетекающее через рощу и вызвавшее у меня оторопь липкого страха. В полном смятении я сделал несколько шагов и вдруг услышал, что позади кто-то грузно ломится через кусты.
- Ну, как? - вывалился на поляну полковник. - Как это она? Не расшиблась? Мы вроде тихо ехали, я не заметил как-то...
Он не заметил! А я заметил: машина шла со скоростью под сотню километров.
- Маша! А-у-у! - вдруг зычно, как на плацу, за орал полковник, и девчонка появилась перед нами, как из-под земли - тихая, строгая.
Она молча обошла нас и зашагала к машине, и я обратил внимание на то, что под ее ногами ни разу не хрустнула ветка, а за ней оставались узкие следы, почему-то серебристые на темной траве... Около подъезда нашего дома полковник, не выходя из машины, заискивающе попросил:
- Может, еще поиграем, а? Выпить купим?
Не попрощавшись и не обернувшись на его голос, я пошел в подъезд...
В квартире я захотел курить, пошарил по карма нам, вытряхнул табачную пыль. Идти в гастроном за сигаретами очень не хотелось.
- Ты мой брат, - сказала Маша. Она стояла в прихожей, смотрела, как я чертыхаюсь. - Ты мой брат, наверное. На!
Она протянула мне на ладошке пачку “Примы”.
- Спасибо, - буркнул я, - вы очень предупредительны, сестренка.
3
Странная двойственность беспокоила меня в послед нее время. Я уже не сомневался, что в тощей девчонке кроются целые мироздания, что форма ее - частность, скафандр, что и не человек она. Но девчонка вела себя опять, как все дети, и не помнила ни о волке, ни о прыжке из машины. Ресторан, прогулки на такси, полковник - все это помнила, а больше ничего. Она совсем оттаяла, охотно играла с ребятами во дворе, прибегала голодная, со свежими царапинами на коленках. Вечером заставляла меня читать ее любимые книжки, охотно капризничала, будто отводила душу за прежние ограничения, стала невозможной сладкоежкой, в общем, наверстывала детство, засушенное болезнью. Впрочем, порой я не усматривал никакой фантастики в ее поступках. В свое время я насмотрелся в дур доме всякого. Возможности человека необъятны, а психи творят чудеса почище йогов. Помню мальчика, который не знал усталости. Скажешь ему, чтоб отжимался, - отжимается от пола сто, двести раз подряд, потом потрогаешь мышцы - не напряжены, да и дыхание ровное. Видел больного, не чувствующего боли. Он мог положить руку на раскаленную плиту и только по запаху горелого мяса узнать об этом. В остальном он был совершенно нормален.
В армии мой товарищ поднял полутонный сейф, упавший ему на ногу.
Сложнее было с волком. Но я сам совсем недавно общался с животными, командовал ими, как хотел, смотрел на мир их глазами. Правда, я умел отключать сознание от связи с ними. Может, она просто была в постоянной связи с этим дряхлым волком, и он постоянно давил на ее сознание. Смерть прервала эту связь, освободила ее мозг.
Контакт с этой девчонкой не проходил для меня бесследно. Я был в постоянном напряжении и в то же время как-то размяк, “одомашнился”, не думал о том, что деньги летят слишком быстро, а новых взять негде, с том, что в “Одинокий дневник”, вместо блоков об армии, тюрьме, редакциях, идут записи о текущем времени, об этой девчонке, совершенно не представляющие интереса для моей будущей книги. Да и о новом пас порте перестал заботиться, только лишь переклеил фотографию на старом. А Серый Генерал не исчез, он сидел где-то в центре паутины, сидел и, наверняка, думал обо мне, плел свои сети дальше, пытался меня на щупать.
В постоянном самоконтроле я чувствовал, как спадает с меня шелуха уголовщины, обнажая не сгнившее еще ядро мечтательного мальчишки, которому не суждено стать взрослым даже в облике матерого афериста. Полоса отчуждения лежала между мной и обществом всегда, но сейчас в океане одиночества нашелся эфемерный островок, где я становился самим собой. Изменились даже речь, повадки, сон перестал быть только необходимостью, но стал и удовольствием, книги опять заставляли переживать.
Мне не было скучно в этом микромире, где были только я, она и выдумки писателей. Но вся эта идиллия уводила меня к пропасти. Где-то в душе я тосковал по замкнутой ясности следственных камер.
И тут приехал хозяин. Вырвался на денек-другой, совместил служебное с личным.
Я как раз сибаритствовал на диване с томиком Ба беля, когда он открыл дверь своим ключом.
- Где Маша? - спросил он, едва поздоровавшись.
- Во дворе играет.
- Как играет? Одна?
- Почему одна? С ребятами.
Он был заметно удивлен.
- Что вы мне говорите? С какими ребятами?
- С обыкновенными, дворовыми, соседскими.
Он нервно закурил.
Хлопнула дверь, в комнату ворвалась Маша.
- Дай десять рублей, мы на видики сходим.
- Поздоровайся, - упрекнул я.
- Здравствуйте, дядя, - обернулась она, - вы из вините, меня ждут ребята... Ой, папа! Я ушел на
