Не миновали своей участи и чартисты. Британское правительство отправило в Австралию немалое их число. Хочу заметить, что, высылая политических заключенных, английские судьи, желая завуалировать формулировки приговоров, объявляли, что наказываются таким образом «только неисправимые» люди. На самом-то деле ссылке подвергались наиболее активные деятели рабочего движения.
Я иногда в шутку рассказываю — и многие мне верят, — что моим прапрадедом был тот самый малыш-каторжник, который сам не мог ни надеть, ни снять с себя штанишки. Но это шутка.
Кто был наш предок, сосланный в Австралию, мой отец точно не знал. Мало что он знал и о своем отце, моем деде. К тому же отец умер в двадцать втором году, когда мне было десять лет. Только из рассказов матери я знаю, что дед был весьма бедовым человеком. Он почти не жил со своей семьей, часто и подолгу отсутствовал. Как рассказывала мать, мой отец не любил о нем говорить. Дед не раз сиживал в тюрьме. Какое-то время был бушрейнджером[11]. И много лет занимался добычей золота. В тысяча восемьсот пятидесятом году в Новом Южном Уэльсе нашли золото. Началась золотая лихорадка, которая, можно сказать, продолжалась до начала нашего века. Мой дед, очевидно, и сам добывал золото как старатель, и грабил золотоискателей. По семейным преданиям, дед окончательно исчез в тысяча восемьсот семьдесят шестом году. Кто-то рассказал моей бабушке, что последний раз его видели в Брисбене.
Мой отец был полной противоположностью деду. Человек весьма умеренный во всем, хороший столяр, умелец. Положительный во всех отношениях. Но над нашим родом, должно быть, какой-то злой рок: представители всех четырех поколений побывали в тюрьме. Отец провел в тюрьме шесть месяцев. По рассказам матери, его подвел подрядчик при строительстве одного из домов: он совершил какую-то махинацию с деньгами заказчика, не выполнил обязательств, сам сел в тюрьму и «потащил» за собой отца и еще нескольких строителей. А меня черт попутал. Несколько лет назад надоело мне шоферить и я решил сделать перерыв в работе на два-три месяца. Как-то встретил на улице в Аделаиде, где я живу, своего давнего приятеля. Он предложил мне поразвлечься: поехать с ним поохотиться на кенгуру. Я принял предложение, но я и не предполагал, что это будет не охота, а варварское уничтожение животных. Нас прихватили на следующий же день. А накануне мы убили больше двадцати кенгуру. На полянке, где мы их разделывали, осталось много следов, в том числе и отрубленные головы животных. Мои товарищи по «охоте» полагали, что служба охраны в это время где-то далеко. В результате я «отдохнул» три месяца. Простить себе не могу. Теперь уже поздно говорить, но я не подозревал, что такое может твориться, хотя иногда пробегал глазами газетные заметки, в которых рассказывалось о хищническом истреблении кенгуру. Ну, что говорить об этом… Я только надеюсь, что ни мой сын, ни моя дочь — представители пятого поколения — в тюрьме не побывают.
— А как вы оказались в Мурманске? — спросил я Вильямса.
— Была же война.
Австралия вступила во вторую мировую войну третьего сентября тысяча девятьсот тридцать девятого года. До этого времени я спокойно плавал на сухогрузе машинистом. Мне было почти двадцать семь лет, вполне взрослый, самостоятельный человек, к тому же два месяца как женатый.
С начала войны в Австралии началась подготовка к отправке в Европу, в помощь Англии, австралийских войск. И я, как моряк, оказался на одном из транспортных судов, входивших в Первый конвой. Мы вышли из Фримантла двадцатого января сорокового года в составе одиннадцати транспортов и двух крейсеров охранения — «Австралии» и «Канберры».
Как сейчас помню… Мое судно шло в левой колонне. Между нами и судами, идущими в центральной колонне, шел крейсер «Австралия». Крейсер «Канберра» шел между судами, идущими в центральной и правой колоннах. И я тогда не знал, — заметил мимоходом Вильямс, — что крейсер «Канберра» будет потоплен в августе сорок второго года, во время боя с японской эскадрой в районе Соломоновых островов. Но это было много позже… А пока мы шли по Индийскому океану, и главной задачей транспортных судов и кораблей охранения было доставить на Ближний Восток тринадцать тысяч солдат и офицеров шестой дивизии и новозеландских частей.
Шли долго. Каждый день по правому борту от нашего судна я видел трехтрубный крейсер «Австралию», его четыре двухорудийные башни с восьмидюймовыми пушками. Война только началась, немецких подводных лодок в Индийском океане еще не было, и переход прошел спокойно. Двенадцатого февраля Первый конвой в полном составе вошел в египетский порт Исмаилию. Оттуда австралийские войска отбыли в Газу…
— А что было потом? Вы возвратились в Австралию за новым контингентом войск?.. — спросил я.
— Новые австралийские войска отправлялись на Ближний Восток, но уже без меня..
— А почему?
— Дурацкая история… Когда мы стояли в Исмаилии, я, спускаясь по трапу в машинное отделение, оступился, упал на стальную палубу и сломал руку и ребро. Меня поместили в госпиталь. А по выздоровлении назначили на английский пароход, на котором я и попал из Александрии в Англию. Очень хотел вернуться в Австралию… Жена ждала ребенка… Но война есть война! На Австралию в ближайший месяц судов не ожидалось, а тут на английском судне умер машинист.
— А как вы оказались в Мурманске?
— Очень просто, наши страны были союзниками.
— Но Австралийский Союз не был нашим прямым союзником.
— Почему не был? Поскольку он и поныне доминион Англии, значит, во время войны входил в состав Великобритании, следовательно, в то время мы были союзниками. Судно, на котором я плавал, было определено в состав конвоя, и в январе тысяча девятьсот сорок второго года я оказался в Мурманске. Нам повезло. Всего лишь один транспорт был поврежден торпедой, да один английский эсминец охранения был потоплен немецкой подводной лодкой. После выгрузки обратный путь до Англии наш караван судов прошел спокойно. Не всем так везло.
Наше счастье, что мы прибыли в вашу страну в январе. Тогда у немцев в норвежских портах и шхерах было не так много кораблей, как в середине тысяча девятьсот сорок второго года, когда шел конвой PQ- семнадцать. К июлю, как я помню, в Норвежском и Баренцевом морях немцы сосредоточили три линкора, крейсеры, эсминцы и подводные лодки для действий против конвоев. Я до сих пор тепло вспоминаю свое пребывание в Мурманске. Мне нравятся ваши песни, — неожиданно заключил свой рассказ Джером и вдруг тихим, не лишенным приятности голосом напел мелодию «Катющи», а затем и «Широка страна моя родная».
— Слов не знаю, по мелодии этих песен до сих пор напеваю или насвистываю, — не без гордости сказал Вильямс и добавил: — Знаете ли, когда я веду свой автопоезд по бесконечным дорогам в течение долгих часов, то, чтобы не одуреть от монотонной езды и не уснуть, напеваю все известные мне песни. А если не знаю слов, просто насвистываю мелодии.
— Давно вы водите автопоезда?
— Почти семь лет. Легковые машины и легкие грузовики я водил уже с конца тридцатых годов. Конечно, пришлось еще подучиться. Один из старых друзей пригласил меня в Дарвин, где он работал автомехаником. Два месяца тренировок, и я с напарником выехал в Алис-Спрингс. Автопоезд состоял из тягача и трех прицепов — «собак», как называют их на тамошнем жаргоне. Ехали мы с напарником хорошо, без помех, и я даже не успел заметить, как мы преодолели тысячу пятьсот километров, тем более что в тех местах я был впервые и все меня интересовало.
— Ваш основной груз — скот? — спросил я.
— Да. Мы называем его точнее — мясным скотом. Экспорт говядины и телятины дает Австралии около миллиарда долларов…
— А какое количество скота живьем вывозится из Северной Территории?
— Могу только сказать о перевозках автопоездами. За год около ста двадцати тысяч голов, главным образом в штаты Западная Австралия, Квинсленд и Южная Австралия. Скот также экспортируется, около трех тысяч голов в год, в Гонконг.
— А как развита сеть скотопрогонных дорог?
— В северных районах Австралии эти дороги начали строить еще во время войны, когда опасались
