кость левой руки, и я получил возможность прицелиться. Стрелять с левого плеча да еще с упором приклада ружья в руку очень неудобно, но иного выхода не было.
Свет угасающей зари отразился в серебряной плоскости мушки, и точка эта, как искорка, вспыхнула и замерла на левом плече зверя. Выстрел ударил неожиданно громко, и звук его покатился по лесу, сливаясь с глухим рявканьем зверя. Медведь вздыбил, повернулся и рухнул на землю. Вторую пулю я послал в цель уже по всем правилам, с правого плеча, старательно выцеливая бок зверя. Сразу все стихло, и мне показалось, что даже эхо не повторило звука второго выстрела.
Зарядив штуцер, я спрыгнул на землю и, осторожно вслушиваясь, сделал несколько шагов в сторону медведя. Волнение почти исчезло, появилась уверенность в меткости последующих выстрелов, если бы они потребовались. В кустах было сумрачно и тихо, вглядываясь в глубину их, я рассмотрел чернеющую тушу медведя с торчавшей вверх пяткой задней ноги. Не верилось, что этот огромный зверь был так просто убит. Вблизи, осмотрев его внимательно, я понял, что убил самого большого медведя в своей жизни. Он весил 256 килограммов.
Час спустя мы вместе с колхозниками снова подходили к месту охоты. Чибрик, спущенный с цепи, далеко зачуял зверя и скрылся в темноте. Он не осмеливался вцепиться в него, но злобно лаял, бегая вокруг убитого медведя. Только после команды «бери!» пес стал рвать зверя за ляжки и вновь со злобой бросался на него, когда мы его оттаскивали от туши. Видимо, собака вспомнила свою недавнюю встречу с медведем в лесу и вымещала на нем прошлую неудачу.
…На осенних охотах по медведю не всегда удается положить зверя на месте. Стреляя в темноте, охотник иногда тяжело ранит зверя, но он довольно далеко уходит. В таких случаях лайка, работающая по медведю, совершенно необходима. Без помощи собаки охотнику трудно найти добычу, а порой и просто невозможно. Кроме того, преследование раненого медведя по кровяному следу опасно для охотника. Медведь иногда затаивается на следу и может внезапно напасть на человека. Собака не позволит сделать этого, заранее предупредит охотника о засаде. Даже в случае нападения зверя верный пес не даст хозяина в обиду, хотя часто и рискует при этом собственной жизнью.
Студеный ветер шумит вершинами елей Аверинской лесной дачи. Столетние деревья качаются и точно спорят с пургой, то уступая ее силе, то снова пружинисто распрямляясь навстречу ветру. Под пологом ельника тихо, но снег уже лег там ровным слоем, покрыв густые заросли черничника и мягкие зеленые мхи. После осенней слякоти чисто стало в лесу, как в прибранной горнице, и если бы не ветер с его тоскливым завыванием, то первый день наступившей зимы выглядел бы особенно празднично. Первую порошу не пропустит охотник, если обстоятельства позволяют побродить по лесу. Мне вспоминается, как именно первая пороша застала меня в одном из глухих районов области. Выпавший накануне снег уже пролежал одну ночь, и мы отправились на поиски куньих следов в верховья реки Ложкинки. Охотничьи маршруты и планы часто перестраиваются на ходу и зависят от ряда случайностей.
Попавшийся медвежий след был случайностью того дня и в корне изменил наши планы и маршрут. Я и мой товарищ по охоте, лесник-старожил, не могли оставить его без внимания, ведь счастье встретить след медведя по снегу бывает не часто. Обычно звери залегают в берлоги до выпадания пороши и только иногда бродят по снегу, если соблазнятся обилием пищи и легкостью ее добычи. Задранная в конце осени лошадь или корова, неубранный с поля овес, а иногда и обильный урожай рябины могут задержать залегание мишки. Бывает и так, что след, оставленный на снегу, принадлежит медведю, которого что-то заставило покинуть берлогу. В начале зимы медведь лежит чутко и легко покидает лежку, едва заслышав приближение человека с собакой.
Медведь, оставивший берлогу, называется гонным, и если он стар и опытен, то обложить его на новой берлоге бывает нелегко. Медвежий след поведет охотника по буреломам и гарям, будет прятаться на сваленных стволах деревьев, на торных лесных дорогах зверь станет делать петли и скидки не хуже трусливого зайца. Тропить медведя, как это делают охотники на заячьей охоте, конечно, нельзя. Необлежавшийся зверь не подпустит на выстрел и уйдет из берлоги, не показавшись.
Нельзя также по тонному следу спускать собак, если нет уверенности, что они задержат убегающего зверя.
Медведь, оставивший след на снегу, может считаться обреченным, если след его попадет на глаза знающему дело медвежатнику. Охотник ухватится за след, как за ниточку от клубка, и, распутывая его, постарается выкроить тот участок леса, в котором заляжет зверь. Учтя направление следа, он не пойдет по нему, а будет обходить вокруг все подозрительные места, попавшиеся на пути. Делая обходы один за другим, охотник считает входные и выходные следы зверя, а иногда, не доверяя своей памяти, записывает или отмечает количество их кусочками палочек, укладывая эти палочки в правый и левый карманы куртки. Считать надо точно, так как разницей в единице следа определяется присутствие медведя в окладе. Бывали случаи, когда в одном круге насчитывалось до двадцати и более следов. Запомнить их трудно, а подсчитать записанные — легко, и если входных следов учтено двадцать, а выходных девятнадцать, то, следовательно, зверь обойден и лежит в окладе.
Всевозможные комбинации петель медвежьих следов встретятся во время обходов и могут попасться такие, которые называются у охотников «выпячиванием». Это значит, что медведь пятился, выходя из окладов задом, и оставил отпечатки следов, когти которых обращены в обратную ходу сторону. «Задний ход» медведя, конечно, отличается от обычного следа, и заметить его можно, но надо уметь наблюдать и никогда не допускать поверхностных наблюдений. Иногда на оклад медведя требуется не один и не два дня.
В тот день, когда попавшийся след косолапого спутал наши планы, мы уже потеряли надежду обойти зверя. Не менее шести кругов сделали мы, а оклада все еще не было. Зимний день короток, и его явно не хватало, но все же мы не хотели отступать от своих намерений, боясь, что выпадет новая пороша и след потеряется.
Десять-пятнадцать минут назад мы были уверены, что след наш замкнет оклад, но в самый последний момент натолкнулись на отпечаток лап «хозяина» леса — выходной его след. Теперь след уже вторично пересекал ручей и поднимался в крутую осыпь берега. Там стоял плотный ельник с ветровалом и густой молодой порослью.
Идти вдоль ручья было рискованно, так как именно по этому берегу потянулись сплошные завалы из упавших елей, особенно подходящие для лежки зверя. Серые, лишенные коры деревья, покрытые выпавшим снегом, кажутся непреодолимым препятствием.
— Любит медведь у ручья лечь, — говорит лесник, — здесь ему слышнее, как весна наступает, хоть и глухо тут, а не в пример ельнику. Чапыга непролазная в ветровале, снежища зимой в рост человека накатит, а тени нет, сразу солнцем весенним обогреет, лежи да бока грей.
Мы начали обход нового участка леса. На этот раз наши следы сомкнулись, и в круг входил всего один след медведя. Оклад был большой, мы знали, что внутри его встретится немало мелких медвежьих петель, но все же черновая работа обхода была сделана, и медведь был в окладе. Если медведь не слышал нас, то он не выйдет из оклада и облежится в новой берлоге.
Наутро мы проверили круг по своим следам и вырезали примерно треть вчерашнего обхода, а через два дня еще раз убедились, что зверь остался в окладе. Выпавшая очередная пороша засыпала и наши следы, и входной след зверя, он лежал крепко, найти его по следу было уже невозможно. Площадь оклада пугала размерами, но подозрительных мест в ней было немного: берег ручья и ветровал в центре отъема. Так думалось нам, но могло оказаться и иначе.
Наш медведь был гонный и уже вторично залегал на к лежку. В выборе места для берлоги напуганный зверь мог отступить от существующих медвежьих привычек и лечь там, где нельзя было ожидать. Все это могло очень осложнить поиски берлоги, если бы в них не включилась лайка. Мы решили подождать недели две и дать медведю облежаться, а затем, выбрав денек поморознее, когда медведь плотнее лежит, начать поиски берлоги с собакой. О том, что собака может не найти берлогу, мы и не думали. Пес был не молодой, опытный и хорошо притравленный по медведю.
Маленький сынишка лесника переиначил кличку собаки Тайфун на Фуфуню, так его и звали — Фуфуня. Не особенно породный и в меру злобный пес прекрасно искал берлоги, но не отличался особым желанием вступать в драку. Говорили, что он трусоват, но, видя работу Фуфуни по розыску берлог, нельзя было упрекнуть его в трусости. Это была толковая лайка-берложница, с которой ее хозяин прекрасно
