Аннамария запрокидывает голову назад и улыбается.
– Должны ли мы найти замок с подходящей комнатой, в которой ты сможешь сыграть свою версию самого известного монолога «Гамлета» тому, что находится у тебя в сердце? Или мы просто примем это?
Тем не менее, я не убрал улыбку.
– Лучше мы просто примем это, мэм.
Наш багаж состоит только из корзинки с едой для нас и золотистого ретривера, которую упаковала наша подруга Блоссом Роуздейл в Магик-Бич. После того, как Рафаэль находит клочок травы, на который мочится, я следую за собакой и Аннамарией в Дом №6, который она выбрала себе, и я оставил корзинку у неё.
На крыльце, проводив её, я разворачиваюсь, и она говорит:
– Что здесь ни произойдёт, верь своему сердцу. Ему можно верить, как любому компасу.
Белая немецкая овчарка, Бу, была со мной несколько месяцев. Сейчас она сопровождает меня в Дом № 7. Так как это призрак собаки, ей не нужно мочиться, и она проходит через дверь до того, как я успеваю отомкнуть её.
Внутри чисто и уютно. Зона для сидения, ниша для сна, ванна. Строение, кажется, было реконструировано и улучшено в течение последних нескольких лет.
Под столом есть даже холодильник, который служит приличным баром. Я беру банку пива и открываю её.
Я утомлён, но не сонный. Сейчас, за два часа до рассвета, я на ногах уже двадцать два часа; мой разум всё ещё вертится, как центрифуга.
Включив телевизор, я сажусь с пультом в кресло, пока Бу исследует каждую щель домика, его любознательность так же сильна в смерти, как и при жизни. Спутниковый сервис предлагает огромное множество программ. Но почти все кажутся избитыми или вялыми.
Судя по кабельным новостным каналам, остановленные ядерные террористы в Магик-Бич не попали в новостные передачи. Я подозреваю, что никогда и не попадут. Правительство решит, что общественность предпочитает оставаться в неведении о таких тревожных почти случившихся бедах, а политический класс предпочитает держать их в неведении вместо того, чтобы пробуждать в них подозрения в коррупции и некомпетентности на высоких местах.
По «НатГео»[15] в документальном фильме о больших кошках рассказчик информирует нас, что пантеры – это разновидность леопардов, чёрных с чёрными пятнами. Пантера с золотыми глазами смотрит прямо в камеру, обнажает свои клыки и низким грубым голосом говорит: «Спи».
Я осознаю, что бодрствую меньше, чем наполовину в этом смутном сознании, где сны и реальный мир иногда пересекаются. Перед тем как заснуть и разлить пиво, я ставлю почти пустую банку на стол рядом с креслом.
На экране пантера хватает антилопу своими когтями, сбивает жертву с ног и вырывает ей горло. Нарисованная жестокость не шокирует меня так, чтобы проснуться, а вместо этого тяготит меня, утомляет. Поднимая голову, кошка-победитель пялится на меня, кровь и слюна брызжет из её рта, и говорит: «Спи... спи».
Я чувствую слова так же хорошо, как будто слышу их, звуковые волны, идущие от динамиков телевизора, пульсируют через меня, разновидность акустического массажа, который расслабляет мои напряжённые мышцы, успокаивает натянутые нити моих нервов.
Несколько гиен преследуют пантеру, когда она затаскивает антилопу на дерево, чтобы полакомиться ею на ветках повыше, куда всякие голодные конкуренты и львы – которые тоже не лазят – не смогут проследовать.
Гиена, с дикими глазами, противная, обнажает свои неровные зубы перед камерой и шепчет: «Спи». Остальная стая повторяет слово «Спи», и звуковые волны дрожат через меня с наилучшим наркотическим эффектом, как делает голос пантеры на дереве, пока голова антилопы издыхает на повреждённой шее, её неподвижные глаза остеклены самым прекрасным в мире вечным сном.
Я закрываю глаза, и пантера из сна наяву следует за мной в дремоту. Я слышу мягкий, но тяжёлый звук её лап, чувствую, как она извилисто крадётся сквозь мою душу. Всего мгновение я беспокоюсь, но незваный гость урчит, и его урчание успокаивает меня. Сейчас большая кошка залазит на другое дерево, и, несмотря на то, что я не умер, это создание несёт меня с собой, потому что я бессилен сопротивляться. Я не боюсь, потому что она говорит мне, что мне не нужно бояться, и, как и прежде, не только значение слов, но также и звуковые волны, из которых они сформированы, кажется, смягчают, словно маслом, потоки моих воспоминаний.
Это дерево ночи, чёрные ветви тянутся вверх, в беззвёздное небо, и ничего нельзя разглядеть, кроме светящихся глаз пантеры, которые увеличиваются в размерах и в яркости до совиных. Низким грубым голосом она говорит: «Почему я не могу прочитать тебя?» Возможно, это и не сова, и не пантера, потому что теперь я чувствую то, что кажется пальцами, как будто я книга из бесчисленного количества страниц, которые переворачиваются, страниц, которые оказываются пустыми, пальцы скользят по бумаге, как будто ищут выпуклые точки биографии по системе Брайля.
Настроение меняется, разочарование предполагаемого читателя осязаемо, и глаза в темноте неожиданно зелёные, с эллиптическими зрачками. Если это сон, то это также и несколько большее, чем сон.
Хотя сон создаёт себя сам, и сценарий не может быть написан осознанно тем, кто спит, когда я желаю свет, то обладаю силой, чтобы его вызвать. Темнота от спутанных чёрных ветвей начинает отступать, а из мрака начинает вырисовываться форма предполагаемого читателя.
Меня выталкивает из сна, как будто загадочная фигура в кошмаре выбросила меня из него. Я с трудом поднимаюсь на ноги, замечая периферийным зрением движение справа, но когда я поворачиваюсь к нему, то обнаруживаю, что я один.
Позади меня что-то бренчит, как будто опытные руки извлекают арпеджио из арфы, используя только басовые струны. Когда я поворачиваюсь, то не вижу источника звука – и теперь он идёт не оттуда, откуда шёл, а из ниши, в которой находится кровать.
В поисках источника я проследовал в нишу и затем к приоткрытой двери в ванную. За ней лежит тьма.
Из-за изнеможения и эмоционального замешательства я забыл свой пистолет. Он спрятан под передним пассажирским сидением «Мерседеса».
Оружие, когда-то принадлежавшее жене министра в Магик-Бич. Её муж, священник, застрелил её раньше, чем смогла его застрелить она. В их специфической христианской конфессии верующие, очевидно, слишком нетерпеливы, чтобы ждать, пока их проблемы решит молитва.
Я открываю дверь в ванную комнату и включаю свет. Бренчание становится громче, но сейчас доносится за мной.
Обернувшись, я обнаруживаю, что Бу вернулся, но не он вызывает мой основной интерес. Моё внимание притягивает то, что также приковывает к месту и собаку: быстрое просвечивающееся нечто, видимое только благодаря искажениям, которые оно придаёт предметам, как будто пересекает нишу, входит в зону для сидения, кажется, запрыгивает в экран телевизора, не разбивая его вдребезги, и исчезает.
Это присутствие такое быстрое и бесформенное, я почти уверен, что это плод моего воображения, исключая то, что документальный фильм о живой природе в телевизоре покрывается концентрическими кругами, как будто вертикально расположенный экран – это горизонтальная поверхность воды, в которую был брошен камень.
Часто моргая, я размышляю о том, реально ли то, что я вижу, или у меня проблемы со зрением. Феномен постепенно убывает, пока изображение на экране снова не становится чистым и устойчивым.
Это был не призрак. Когда я вижу кого-либо из задержавшихся умерших, это действительно изображение когда-либо жившего человека, и оно двигается не быстрее, чем может уследить глаз.
Умершие не говорят и не издают других звуков. Нет грохота цепей. Нет зловещих шагов. Они не обладают весом, чтобы заставлять скрипеть ступеньки лестницы. И они, определённо, не извлекают
