поблизости?
Они сидели и завтракали, но ни один из них, казалось, не видел, что именно он ест. Взять, например, Ансельма, сына Логайра – он жевал, словно заводная игрушка, не отрывая взгляда от тарелки. На его лице застыла маска холодной ярости.
Его отец сидел, опустив голову и вцепившись руками в стол перед собой.
Надо полагать, уразумел Род, папаша с сынком малость повздорили, и герцог Логайр взял верх... но лишь приказав сыну замолчать.
И Рода позвали разрядить обстановку. Ой-ей-ей! Чего только люди не ждут от артистов!
Лицо Дюрера светилось адским огнем радости отмщения.
Другие советники выказывали те же эмоции, но в менее явной форме. То, что здесь произошло, явно входило в планы Дюрера.
Скорее всего, он и разжег ссору. Этот человек является идеальным катализатором, решил Род, он никогда не вступает в спровоцированные им конфликты.
Логайр взглянул на сына с немым призывом в усталых, покрасневших глазах. Но Ансельм даже бровью не повел, и лицо герцога окаменело. Старик обернулся и увидел Рода.
– Менестрель! – рявкнул он. – Что стоишь, как истукан? Развесели нас!
Повернув голову, Дюрер уставился на Рода. Лицо советника сперва передернулось от испуга, затем его затопила волна животной, смертельной ненависти.
Род ослепительно улыбнулся, поклонился и отсалютовал им, коснувшись рукой лба, гадая про себя, какая песня сможет разрядить обстановку в этом зале. Он был почти уверен в том, что здесь существовал обычай выплескивать накопившиеся эмоции на менестреля, избивая его за недостаточный профессионализм.
Он стал наигрывать «Мэтти Гровс», понимая, что единственный шанс отвлечь их – поведать им о чем-то еще более ужасном, чем то, что произошло здесь недавно.
Он наигрывал одну мелодию, без слов, что давало ему возможность не сводить глаз с лиц четырех вельмож. Гамма их выражений менялась от глубокой задумчивости до прямого и слегка завуалированного презрения к старому Логайру. Похоже, что ни один из них не встал на сторону герцога. По-видимому, они все поставили на его сына.
– Менестрель!
Род поднял голову. Это заговорил Ансельм.
На лице молодого человека застыла такая кислая мина, что оно, казалось, вот-вот должно было свернуться в трубочку.
– Ты знаешь какую-нибудь песню о парне, которого женщина выставила на посмешище, а он оказался настолько глуп, что до сих пор любит ее?
– Прекрати! – рявкнул Логайр, но прежде, чем Ансельм успел ответить, встрял Род:
– Есть много песен, милорд, о мужчинах, продолжающих любить женщин, которые выставили их дураками, и во всех них дамы в конце концов возвращаются к своим обожателям.
– Возвращаются! – фыркнул Ансельм. – Да, она вернет его... чтобы с позором вздернуть на воротах своего замка!
Старик Логайр вскочил на ноги и взревел:
– Довольно клеветы!
– Клеветы?! – Кресло Ансельма опрокинулось, когда тот поднялся вслед за отцом. – А разве она не облила помоями доброе имя Логайров, причем уже дважды, и не собирается делать это и впредь?
– Нет! – грохнул он кулаком по столу, окидывая взглядом лица лордов. – Эта подлая девка должна усвоить, что ей не дадут безнаказанно топтать честь пэров! Мы должны сбросить Катарину с престола и, тем самым, раз и навсегда поставить ее на место!
Лицо герцога побагровело, с его уст готов был сорваться упрек, но прежде, чем он вымолвил хоть слово. Род тихо пробормотал:
– Нет, милорд, не так круто. Не свергать, а призвать к порядку.
Он попал под перекрестный огонь взглядов Ансельма и Дюрера, но Логайр с радостью и облегчением ухватился за его слова.
– Да! Хоть его и не спрашивали, но речь его верна! Наша юная королева норовиста, но такова любая кобылка, пока ее не взнуздать. Она должна усвоить, что ее власть не абсолютна, и на нее найдется управа, но она – сюзерен, и ее нельзя свергать!
Ансельм издал булькающий звук, выпучив глаза и покраснев, как рак, от переполнявшей его ярости. С трудом сдерживая гнев, он прохрипел:
– Можно! А я говорю, что можно! Женщина – сюзерен? Чушь собачья! Эта трусливая надменная сука...
– Тихо! – прогремел Логайр, и даже четверо Великих Лордов съежились от неистовой мощи его голоса.
Что касается Ансельма, то тот порядком струхнул, уставившись на возвышавшегося над ним седобородого гиганта, который, казалось, вырос чуть ли не вдвое у них на глазах.
Затем медленно, с величавым, истинно королевским достоинством, которое впитывается с молоком матери, Логайр, ни на секунду не отрывая глаз от сына, вернулся на свое место.
– Отправляйся в свои покои, – приказал он холодным ровным голосом. – Мы отложим этот вопрос до
