Тепло родного очага

Рубцов, вологодский поэт». Боб раскрыл книжку и прочитал великолепные стихи:

Проснись с утра,
                         со свежестью во взоре
Навстречу морю окна отвори!
Взгляни туда, где в ветреном просторе
Играют волны в отблесках зари.

Это было начало стихотворения, и Боб тогда немного замешкался, сделал паузу. Потом читал дальше:

Пусть не заметишь в море перемены,
Но ты поймешь, что празднично оно.
Бурлит прибой под шапкой белой пены,
Как дорогое красное вино!

А на скале у самого обрыва,
Роняя в море призрачную тень,
Так и застыл в восторге молчаливом
Настороженный северный олень.

И Боб снова замер. Он сам был похож на застывшего оленя, крепкий, стройный и чуть коренастый. В сером ладном пиджаке с накладными карманами.

Боб читал еще и еще. Все были покорены и восхищены дотоле им неизвестным поэтом. И Боб все перелистывал, перелистывал книжку с птицей, стрелой летящей головою вниз. Но вдруг он запнулся. Пробежал какие-то стихи быстрыми зрачками, и лицо его из восторженного сделалось суровым и строгим. Он на мгновение задумался и вырвал из книги какой-то листок. Скомкал его и засунул в карман пиджака. Напоследок он прочел свои стихи, стихи о пользе раздвоенности, о том, что все в мире поделено надвое, у каждого явления есть оборотная сторона и что, может быть, даже бессмысленно и грешно требовать от человека и от жизни вообще единства и цельности. Последние две строчки этого знаменитого в кругу друзей стихотворения были таковы:

Те, кто не может жить раздвоенно,
Нас за раздвоенность бранят!

Потом, недели через две, Татьяна, собирая Боба куда-то на заседание, принялась гладить его серый пиджак и нашла в кармане тот скомканный листок из книги стихов. Она разгладила его и прочла. Медленно, с удивлением и все нарастающей какой-то враждебностью, с сопротивлением прочла эти стихи целиком, не останавливаясь:

Я уеду из этой деревни…
Будет льдом покрываться река,
Будут ночью поскрипывать двери,
Будет грязь на дворе глубока.

Мать придет и уснет без улыбки…
И в затерянном сером краю
В эту ночь у берестяной зыбки
Ты оплачешь измену мою.
……

Так зачем же, прищурив ресницы,
У глухого болотного пня
Спелой клюквой, как добрую птицу,
Ты с ладони кормила меня?

Мы с тобою как разные птицы,
Что ж нам ждать на одном берегу?
Может быть, я смогу возвратиться,
Может быть, никогда не смогу…

Но однажды я вспомню про клюкву,
Про любовь твою в сером краю —
И пошлю вам чудесную куклу,
Как последнюю сказку свою.

…Татьяна почти не слышала, как раздался звонок. Она только заметила, что ребята оживились. И отпустила их с урока. У нее перед глазами почему-то все время маячила розовая упитанная кукла, которая мигала и мигала пушистыми черными ресницами. Но в глазах у куклы блестели слезы.

Собирая свою сумку и портфель, Татьяна подумала о том, как не хочется возвращаться домой. Дома было пустынно. Боб вчера на пару дней уехал на своих «Жигулях» в область, там были у него какие-то дела. А детей у них пока что не было. Получилось так, что она все не рожала. То не решалась, то не донашивала, а теперь уже, видимо, поздно. Между тем в деревне у Боба остался мальчик. Жена его, говорят, так и живет одинокой. Никаких отношений с Бобом не поддерживает, даже отказалась от алиментов. За окнами густел снегопад. По ту сторону площади стояли на автобусной остановке несколько пассажиров. И подошел автобус, это был рейсовый загородный автобус, который ходил как раз до того поселка, в котором несколько лет назад Татьяна и Боб возвели себе дачу. Они, как маленькие юркие птички, крепили и склеивали это уютное гнездо в два невысоких этажа, то есть с крошечным и уютным мезонином. Там стояла дощатая постель Боба и деревянный стол, за которым он читал вечерами. А над всею постройкой на длинном шесте был устроен флагшток. Когда Боб приезжал на дачу, он поднимал вымпел — оторванный рукав от старой тельняшки: в юности Боб служил на флоте. Это было смешно, весело и так мило.

Татьяне страсть как захотелось на дачу. Хотя бы на часок, а может быть, и на весь вечер. Даже с ночевкой. Все равно Боб сегодня не вернется, а если и вернется, пусть поволнуется, ему это полезно. А то он последнее время стал какой-то чрезмерно ровный и слишком вежливый. И так Татьяне захотелось уехать из города, что она даже забеспокоилась: уж не отойдет ли раньше времени автобус? Она глянула на часы, оставалось до отхода три минуты. С портфелем, набитым школьными тетрадками, Татьяна заспешила через