буду снимать площадь, – Ирина шмыгает носом. – Начну свою жизнь заново. В эту квартиру он уже не вернется, это понятно.
Я замечаю, что Ирина странно объясняет свой поступок: с одной стороны, «начну свою жизнь заново», с другой стороны – «в старую квартиру он уже не вернется». То есть решение «начать новую жизнь» пока у нее – потемкинская деревня. Сознательно, на уровне здравого рассуждения, она отдает себе отчет в том, что будущего у этого брака нет, а с другой стороны, подсознательно, не вполне осознанно, она продолжает искать способы и пути вернуть мужа.
Ирина тем временем рассказывает, что муж ее испытывает восторг, когда приходит к той женщине и двое детей бросаются ему на шею. Уж не знаю, насколько это так. Тут же Ирина рассказывает об их общей дочери, которая «получила травму», «не могла понять, почему папа называет своими детьми посторонних малышей». Теперь непонятно, откуда это узнала дочь? Не отец же ей рассказывал о том, как его называют дети в другой семье, как он называет тех детей…
– Муж сказал, что не вернется? – уточняю я.
– Нет, – говорит Ирина и, секунду помедлив, добавляет: – Только то, что на сегодняшний момент ему там спокойнее.
– А вы что по этому поводу думаете?
Ирина снова выдерживает паузу и говорит:
– Я хорошо знаю, что он один жить не может. Я думаю, что у него какой-то кризис.
– Вы себя чувствуете обиженной, оскорбленной?
– Нет, я скорее приняла позицию прощения, но это не означает, что я легко перенесу измену… Я люблю его прежним, не таким, какой он сейчас стал.
Ответы Ирины по – прежнему противоречивы. С одной стороны, очевидно, что мужа она не простила. Она «готова забыть», «принять позицию прощения», но все это в общем-то звучит достаточно искусственно. Она ждет его возвращения, готова ради этого снимать квартиру – по сути для него, а не для себя. Но при этом внутреннего примирения с ситуацией у нее нет.
И мне очень важно, чтобы сейчас Ирина поняла, какие чувства к своему мужу она на самом деле испытывает. Попыталась понять, какими будут их отношения, если он вернется к ней, а она будет держать у себя за пазухой этот камень. Понятно, что не она его туда положила, но он там есть…
Но мои попытки тщетны – Ирина растекается мыслию по древу. А мне кажется, что мы присутствуем на каких-то странных переговорах, где обе стороны (причем обе находятся в голове у Ирины) и не собираются приходить ни к каким соглашениям. Просто вынуждены переговариваться, потому что «ситуация требует», но принимать какие бы то ни было решения они не намерены.
Признаться себе в своих чувствах, как они есть, Ирине тяжело, потому что, прими она их, возврат мужа покажется ей невозможным – он предатель, о каком «возвращении» предателя может идти речь? С другой стороны, себя без мужа Ирина пока не видит (еще бы – они с первого класса вместе!), а потому его «возврат» кажется ей чем-то неизбежным, необходимым и естественным.
Эти внутренние метания приводят Ирину к тому, что она постоянно обращается к проблеме жилплощади – было плохо, надо иначе. «Квартирный вопрос»… Похоже, Ирина не понимает, а может быть, просто не хочет понять, что меня сейчас интересует не техническая сторона дела, а то, что происходит в ее душе, – ведь это самое главное!
– В общем, я вижу в нас не любовников даже, а друзей. У меня всегда был эталон семьи в голове… – мечтательно говорит Ирина.
– Еще раз, гипотетически, что вы будете чувствовать, если ваши отношения восстановятся? – настойчиво спрашиваю я.
Ирина долго думает.
– Наверно, все равно останется чувство: «А за что? За что он со мной так поступил?»
– Вы очень долго рассказывали, как вы снимете комнату – для того, чтобы привести мужа?
– Ну да, – признается Ирина.
– То есть на деле у вас был единственный план – вернуть мужа обратно?
– Да, но, полежав здесь, я отказалась от плана такого, – говорит Ирина. – Я много ваших книг прочитала и здесь после лечения успокоилась.
– Но перед этим вы находились в состоянии попыток вернуть мужа?
– Да, – отвечает женщина. – Но я не могла долго поверить, что он ушел.
– Что вы теперь думаете по поводу мужа?
– Что ему надо дать пожить спокойно. Он уже сейчас делает шаги к возврату, приходит заниматься с дочкой. Но я думаю, не стоит торопить его с возвращением. Какое-то время ему надо, наверное, заняться собой. Да и мне тоже, – со вздохом говорит Ирина.
Ирина не хотела, видимо, об этом рассказывать, но в течение долгого времени она находилась в состоянии «помутненного сознания», «как во сне», «в бреду». Все происходящее казалось ей нереальным. Она абсолютно потерялась, не могла понять, что произошло и что ей теперь делать. Это был тяжелейший стресс. А тут еще эта астма… Страх, паника, чувство одиночества, чувство беззащитности, уязвимости, бесконечная слабость. Ирина не могла прийти в себя. В очередной больнице тесты на аллергию ничего не показали, врачи сказали, что астмы нет.
– В общем, я поняла, что моя астма – чисто спастическая реакция… – используя медицинские термины, говорит Ирина.
– У вас все показатели маскированной депрессии, – прерываю ее я. – Так случается, когда человек долгое время находится в ожидании грядущей катастрофы, в ней «варится», и в голове происходит такое своеобразное переключение: возникают «странные симптомы». У кого-то чувство боли, у кого-то фиксация на определенном физиологическом симптоме. Организм, по сути, создает эпицентр страдания в самом себе. Некую точку приложения отрицательных чувств.
В книге «Средство от депрессии»[2] я подробно рассказываю о том, что такое «маскированная депрессия» – как она возникает и как с ней бороться. Это достаточно странная штука, и многие пациенты сильно удивляются, когда им при наличии такого «физического симптома» назначают антидепрессанты. Но они еще больше удивляются, когда эти препараты начинают действовать – лечат «физический симптом». Впрочем, в этом нет ничего странного, если иметь в виду, что при невозможности решить проблему во внешнем мире наше подсознание вынуждено находить, а по сути – создать проблему в собственном теле человека. В случае Ирины этим эпицентром психологической боли стали легкие – «астма».
Я подробно рассказываю об этом Ирине и уточняю:
– И вы же у нас тут именно антидепрессантами и лечитесь. Как эффект?
– Да, потрясающе, всю неделю не кашлянула ни разу! – восторженно восклицает она.
– Сразу должен предупредить: лекарство надо будет принимать длительное время – не меньше полугода. И постепенно было бы неплохо перейти на более слабые антидепрессанты, у которых побочных эффектов меньше, а терапевтический эффект достаточен для поддерживающей терапии, – говорю я Ирине. – Нервная система у вас давно надорвалась – уже два года назад вы стали задыхаться, переключение, о котором я вам рассказывал, пошло, начались псевдоастматические проявления. Но все это были просто телесные симптомы психического неблагополучия. Ситуация с разводом все это дело просто закрепила. Но нет худа без добра, – я пытаюсь шуткой слегка приободрить Ирину. – Зато теперь вы поняли, что у вас нет астмы.
– Да, я поняла! – соглашается Ирина.
– Я хочу поговорить о вашем внутреннем состоянии, – настаиваю я. – Я вас спросил: «Какие у вас отношения с супругом?» А вы мне ответили: «У меня есть идеальная модель семьи…» В общем, достаточно странный получился у нас с вами разговор, не находите?
Ирина – очень чувственный, эмоциональный человек. Она это не показывает, скажу больше – даже не умеет показывать, но это так. Судя по всему, навык подавлять, скрывать собственные чувства Ирина сформировала еще в детстве. Ее родители, как я понял по ее рассказу, люди куда более холодные и сдержанные от природы, нежели Ирина. И они не научили ее понимать и проявлять свои чувства. Они постарались, «делали все от них зависящее», как им казалось, воспитали порядочного и ответственного человека. Но этого недостаточно. Ирина не получила в родительской семье очень важного
