Люди, ритмично покачиваясь, тронулись с места и пошли против солнца. Мэт знал, что такое направление движения связано с черной магией. Фляжки с зельем тоже двигались по кругу против солнца, переходя из рук в руки. Волынка играла все быстрее, быстрее двигался и хоровод. Друид танцевал вместе со всеми остальными, улыбаясь и довольно кивая. Но вот от дал волынщику знак, и музыка умолкла. Хоровод застыл в неподвижности, люди принялись удивленно переговариваться.
Друид поднял руки:
— О люди Тутатиса! Пусть все ваши заботы не омрачат света жизни, что разгорелся внутри вас! Пойте и пляшите, обнимайтесь и целуйтесь! Знайте, что жизнь — это радость!
По кругу пробежал шепоток недоверия и озабоченности.
— Знаю, знаю, вы боитесь того, что от ваших телесных радостей могут народиться дети и вы будете осрамлены! — крикнул «друид». — Но для богов древности ни один из детей, родившихся на свет, не может быть срамом! Чем больше станет людей на свете, тем больше людей будет почитать богов древности! Пойте, пейте, танцуйте, любите друг друга, ибо это радует Тутатиса, радует Беленоса, радует всех кельтских богов!
Ответом на этот призыв был хор изумленных восклицаний. Друид дал знак волынщику, и тот снова заиграл. Люди взялись за руки и вновь принялись танцевать — все быстрее и быстрее, все развязнее и развязнее. Мужчины стали бросать на женщин похотливые взгляды, женщины краснели и опускали глаза, а когда поднимали вновь, глаза их были широко открыты. Другие женщины строили мужчинам глазки, глядели на них зазывно, кокетливо, а мужчины усмехались и теснее прижимали женщин к себе в танце. Хоровод распался на круги поменьше, и вскоре тут и там уже можно было заметить парочки, танцующие отдельно. Движения партнеров становились все более и более эротичными. Не прошло много времени, как одна за другой пары стали исчезать среди деревьев.
Мэт понял, что этому культу суждена популярность. Только дай людям то, чего им хочется — ощущение принадлежности к некоей группировке в сочетании с возможностью веселиться на полную катушку и предаваться свободной любви, — и они толпами хлынут под знамена новой веры. А вот как девять месяцев спустя себя будут чувствовать после радостей свободной любви женщины — это уже совсем другой вопрос. Кроме того, у Мэта имелись сильнейшие подозрения на тот счет, что там, где уже пролилась человеческая кровь — пусть она пролилась добровольно, — непременно зайдет речь о необходимости человеческих жертв, и уж тем, кому суждено будет превратиться в жертвы, вряд ли этого так сильно захочется.
Он не мог допустить, чтобы дошло до этого. Он отошел в кусты и снял камзол. Затем сорвал лиану со ствола ближайшего дуба, всей душой надеясь, что это не ядовитый плющ. К его радости, это оказалась омела! Мэт свернул один конец ветви омелы в кольцо и надел на голову подобно венцу, остальной частью ветви опутал лицо, плечи, грудь. На его взгляд, и так получилось неплохо, но этого было мало. Он огляделся по сторонам, заметил порхающего светлячка и пошел за ним, сложив ладони ковшиком. Вскоре ему удалось поймать светлячка, и Мэт, глядя в щелочку между сложенными ладонями, тихонько пропел:
И в следующее же мгновение его руки начали светиться, свечение поднялось к плечам, распространилось по всему телу. Несколько напуганный таким мгновенным ответом на заклинание, Мэт поспешно отпустил крошечного пленника, на прощание прошептав ему вслед слова благодарности. Затем Мэт развернулся и приготовился к тому, чтобы сразиться с Баналиксом на его территории.
На самом деле Мэт действительно оказался в непосредственной близости к территории Баналикса: кружение по лесу вывело его прямо к старому дубу. Воспользовавшись стволом дуба как прикрытием, Мэт перебежал к нему, затем осторожно вышел из-за дерева и поспешил к толстенному пню. Мэт взобрался на возвышение, медленно поднял руки и тихо пробормотал:
Пробормотав этот стишок, Мэт возвысил голос и прокричал:
— ОСТАНОВИТЕСЬ!
Его голос, поддержанный десятикратным эхом, пронесся над поляной. Люди в испуге застыли на местах. Даже волынщик умолк. Баналикс обернулся и замер с вытаращенными глазами.
— Люди Морригана и Луга, остановитесь! — продолжал вещать Мэт. — Я, любящий деревья и живущий в них и подле них, приказываю вам прекратить это святотатство! Вы оскорбляете духа лесов!
Толпа сдавленно застонала. Баналикс вышел из ступора, и его физиономия перекосилась от злости.
— Оскорбляем? Мы — оскорбляем? Это ты своим вмешательством оскорбил нашу церемонию!
Мысли метались в сознании Мэта. Он пытался найти слова и в конце концов нашел их:
— Я тот, кто живет в дубах, осинах и терновнике! Я тот, кому ведома душа леса! Я тот, кто точно знает, как поклонялись богам истинные друиды. Я тот, кто ведает, в какое посмешище вы обратили их ритуал!
— Лжец! — вскричал Баналикс. На этот раз он не стал производить никаких пассов. Он открыто выхватил из рукава смоляной шарик, сорвал крышку с коробки с угольками и, поджигая шар, выкрикнул:
— Никому из смертных не ведомы церемонии поклонения богам древности! Ты лжец, но тебе не уйти от этого!
Шарик загорелся, Баналикс швырнул его в Мэта. Швырялся он метко, но Мэт уже распевал:
Шарик, остывая, сморщился и погас. Никто и не увидел, как он отскочил от груди Мэта. Толпа огласилась испуганным ропотом.
— Шарлатан! — взревел Баналикс. — А теперь отведай-ка настоящей магии! — Он начал водить руками и произносить слова на языке, смутно напоминающем гэльский. Мэт с ужасом понял, что жестами Баналикс изображает завязывание узла. Мэт вспомнил, что одной из разновидностей принесения человеческих жертв у друидов было повешение, после чего умершего бросали в топкую трясину. Не теряя времени даром, Мэт пропел:
Что-то коснулось его шеи, попробовало затянуться… и пропало.
Баналикс стоял, вытаращив глаза, и глаза его наполнялись ужасом.
— Прекрати свои трусливые нападки! — приказал ему Мэт. — Ты ничего не добьешься!
Баналикс прищурился. Он всеми силами старался скрыть охвативший его страх.
— Сам трус! Трус, трус и обманщик! Уж не знаю, какой магией ты пользуешься, противостоя моим заклинаниям, но отведай-ка вот этого!
С губ Баналикса полился поток слов, которые он сопровождал жестами, похожими на быстрые броски — попеременно то левой, то правой рукой.
Что уж такое в него швырял Баналикс, Мэт не ведал, но не имел жгучего желания выяснять. Отражать в любом случае надо было все, что бы в него ни летело:
Мэт даже не почувствовал никакого прикосновения. А остальные видели, что в Мэта летят какие-то горящие снаряды, но гаснут, не долетая, ударяясь о
