— Это довольно смешно, но я не смог бы. Сексуальное влечение само по себе не стоит усилий. — Он покачал головой в замешательстве. — Возможно, я становлюсь слишком старым. — Он похлопал по дивану рядом с собой. — Подойдите и сядьте рядом, Джейн, я хочу поговорить с вами. Не бойтесь, — прибавил он, так как она все еще колебалась, — я обещаю, что не буду вас целовать, если только вы сами меня не попросите!
Еще раз она села на диван, он осторожно взял ее руку и погладил пальцами нежную кожу ее ладони.
— Вы даже не представляете себе, как я ценю все то, что вы сделали для меня с момента аварии.
— Но я ничего не сделала.
Он покачал головой:
— Если бы не вы, то я сомневаюсь, что начал бы ходить. Мне так много нужно вам сказать, но, кажется, я не нахожу слов.
— И не пытайтесь, нет никакой необходимости.
— Нет, есть. — Он нахмурился. — Я запутался, Джейн. Я в замешательстве.
— О чем вы? Если вы опасаетесь рецидива…
— Это не имеет никакого отношения к моему здоровью. Это касается вас. Вы стали важной частью моей жизни, но я до сих пор не знаю, как к вам отношусь. Такого со мной раньше не случалось, я ничего не понимаю.
— Зачем пытаться что-то понять? — спросила она, понизив голос, чтобы скрыть, как он дрожит. — Только потому, что вы поцеловали меня, нет необходимости анализировать причины, по которым вы это сделали. — Она заставила себя рассмеяться. — В любом случае причина очевидна.
— С первым поцелуем все ясно, — признался он, — но не со вторым. — Он сильнее сжал ее руку. — Единственно, за что я благодарен случившейся со мной аварии, — это за то, что я получил шанс встретить вас. Вы как-то сказали, что у меня нет настоящих друзей, и вы были правы. Моя жизнь началась только тогда, когда в нее вошли вы.
Сердце Джейн билось так сильно, что она испугалась, что он может заметить, как участилось ее дыхание. Но он был так поглощен своими мыслями, что почти не замечал того, что происходило вокруг, и, заметив озабоченность на его лице, она вдруг неожиданно и безотчетно помрачнела. Бедный Николас. Он пытается анализировать свои чувства по отношению к ней и все же боится сказать правду самому себе; боится, что его болезнь и зависимость от нее могут повлиять на ее чувства.
Интуиция говорила ей, что, если она позволит ему признаться в любви, это будет форсированием событий. Его признание в любви — когда бы оно ни случилось, если случится вообще, — должно быть абсолютно добровольным, а не основываться на его благодарности или чувстве одиночества.
— А не можем мы просто забыть о том, что случилось? — предложила она с неосознанной прохладцей в голосе. — Вы поцеловали меня, нам обоим это понравилось. Давайте так и оставим.
— Какой практичный совет, — заметил он с полуулыбкой, положив ее руку обратно к ней на колено. — Это значит, что вы всегда так практичны?
— Стараюсь быть такой, — спокойно ответила она.
— Очень хорошо. Оставим это на минуту. — Его серьезность исчезла, сменившись веселым расположением духа. — Но вы не должны так швыряться возможностями, которые я вам предоставляю.
— Это была первая такая возможность, — ответила она и присоединилась к его смеху, стараясь, чтобы Николас не заметил, как фальшиво он звучит.
Позже этой ночью Джейн лежала без сна, размышляя, действительно ли она была такой глупой и пренебрегла тем, быть может единственным, шансом, когда можно было заставить Николаса попросить ее выйти за него замуж. Но если бы он действительно любил ее, он не стал бы опасаться, что его чувство к ней основано лишь на благодарности. Это была горькая правда, которую ей пришлось признать: невозможно исправить то, что было сделано. Все, что ей оставалось, — это молиться и надеяться, что судьба предоставит ей второй шанс.
Весна прошла, и с наступлением лета, казалось, надеждам Джейн суждено было сбыться, так как хотя Николас и вернулся к нормальному образу жизни, теперь он проводил большую часть своего времени изучая ежедневный распорядок работы компании и духовно оставался так же близок Джейн, как и раньше. Большинство своих выходных она по-прежнему проводила в доме на Орм-сквер, и она обедала там, по крайней мере, дважды в неделю, а после этого слушала музыку с Николасом или изредка выбиралась с ним в кино или театр.
Он не предпринимал никаких попыток возобновить свои старые связи, которые забросил после аварии, хотя однажды она пришла в дом и увидела в гостиной толпу его друзей, а самого Николаса в окружении девушек в шикарных платьях, начиная от смелого Курреджа до сдержанного Бальмана.
В то время как она попыталась поспешно ретироваться, у самых дверей ее остановил худой молодой человек с рыжими волосами и веснушками.
— Я вас раньше тут не видел, — сказал он, протягивая ей бокал.
— Нет… Я должна идти.
— Но мы только встретились! Меня зовут Алек Моррис.
Она уже слышала его имя. Он учился в школе вместе с Николасом, сразу же после аварии он пытался несколько раз увидеться с ним, но тот никого не хотел видеть. Но, несмотря на это, он писал Николасу длинные дружеские письма каждую неделю и в конце концов убедил Николаса встретиться. Он приходил с визитом в те выходные, когда Джейн уезжала навестить родителей. Вспомнив, каким добродушным стал Николас, повидавшись с Алеком Моррисом, Джейн теперь одарила его своей самой лучезарной улыбкой.
— Вот так-то лучше, — заметил он. — Теперь вы не так свирепо выглядите.
— Пусть моя улыбка не вводит вас в заблуждение, — важно сказала она и протянула руку: — Я Джейн Робертс.
Его брови поднялись.
— Я бы никогда вас не узнал по описанию Николаса. Он назвал вас… — Молодой человек остановился, а его кожа стала такого же оттенка, как и его волосы.
— Маленькой монашкой, — закончила за него Джейн.
Алек усмехнулся:
— Я не думаю, что такое определение вам подходит.
— Я тоже, — усмехнулась она в ответ.
Весь оставшийся вечер Алек Моррис монополизировал ее внимание, и все же она отдавала себе отчет в том, как неприятны ей все остальные присутствующие. Из случайных обрывков разговоров, которые долетали до нее, она пришла к заключению, что это группа легкомысленных богатых светских персон, которых она всегда презирала. Если это были те самые люди, которых Николас называл своими друзьями, неудивительно, что ему не хотелось встречаться с ними, сидя в инвалидном кресле. Кроме Алека Морриса и, может, еще нескольких человек из присутствующих в комнате, она ни с кем бы не захотела разделить даже головную боль, не говоря уже о более глубокой трагедии.
Но теперь, разумеется, трагедия была позади, и она размышляла, есть ли в этом вечере какое-то предзнаменование будущего. Но к счастью, тревоги Джейн оказались необоснованными, так как Николас сам скоро осознал, что авария изменила его так сильно, что он уже не испытывал желания вернуться к прежней светской жизни и, кроме Алека, никого не хотел больше видеть. Но с возвращением здоровья — так как он был слишком жизнелюбив, чтобы ограничивать себя тихой жизнью, — его дом вскоре наполнился новыми людьми: политиками, художниками, писателями и интеллектуалами из самых разных творческих сфер. Он всегда настойчиво приглашал Джейн на все вечеринки, которые устраивал, но она с осторожностью принимала приглашения только изредка, так как по-прежнему старалась не давать ему повода заподозрить ее в том, что она преследует его. И именно один из ее отказов привел к их первой серьезной ссоре.
— Почему вы всегда заняты, когда я приглашаю людей на ужин? Это третий раз подряд, что вы отказываетесь прийти.
— У меня есть своя жизнь, помимо «Гамильтон Пресс», — ответила она.
