Здесь погибла моя мать. Стихия убила ее и похоронила вдали от семьи, даже не дав ни с кем проститься… Здесь я чуть было не рассталась с жизнью… Нет. Красота эта обманчива. Как красота нежной розы с острыми шипами. Нет. Я не буду поддаваться ей. Больше не буду. Надо просто поскорее нейти Болдра – и уходить отсюда. Скорее уходить».
В этот момент тропинка, по которой она шла, вильнула в сторону обрыва, огибая кривую сосну, чьи колючие ветви наклонились вниз, будто любуясь своей дикой красотой в зеркально гладкой воде. С другой стороны сосны была гладкая скала, поэтому, осторожно держась за одну из нижних веток, Кэйа попыталась пройти по тропе под зеленой кроной, ступая всего в нескольких сантиметрах от края пропасти. Это было довольно неудобно, так как ствол накренился уж совсем сильно, и под ним мог бы свободно пройти разве что ребенок. И все же она попыталась.
И вскрикнула, когда ее нога соскользнула с края и потянула ее за собой вниз. Из-под стопы тут же посыпались мелкие камни, смешанные с коричневой землей. Сердце замерло, и словно миллиарды мельчайших иголочек вонзились в тело, проникая в кровь… Но в последний миг Кэйа сумела протянуть руку и обнять ею шершавый ствол. Сердце тут же отпустило, и оно заколотилось как бешенное. Его гулкие удары отдавались даже в ушах…
И тут она услышала голос.
Тихий голос. Шепчущий…
Словно этим резким движением Кэйа разбудила кого-то, кто спал… здесь. Или там…
Внизу, у самого берега, в замке без крыши и со скалистыми стенами. Словно кого-то там потревожили падающие камни…
Кэйа стояла, обхватив обеими руками кривую сосну и глядя прямо в расстелившуюся под ней синеву залива, стояла и прислушивалась, а голос все говорил и говорил, и вскоре ей показалось, что она слышит слова…
- Здравствуй… Добро пожаловать…
И – Господи! – даже эхо вторило этому голосу. А еще… Кэйа похолодела.
Она знала этот голос.
Голос ее матери.
Значит, Стеин… Стеин… Ее мысли перемешались и отказывались подчиняться разуму. Стеин… Он все-таки был прав. А она ему не верила.
Нет, это было неестественно, неправильно, ненормально. Такого быть не может. В реальной жизни не может. Никогда. Кэйа закрыла глаза и, оторвав одну ладонь от дерева, сжала в пальцах самую большую, центральную ракушку в своем ожерелье. Ее губы шептали слова старой молитвы, которой ее научил Томас Сорбо, когда-то очень давно.
Она боялась поверить… Но чем больше вслушивалась, чем больше слышала, тем сильнее погружалась в черную пучину необъяснимого и загадочного, и словно клешни гигантского подводного чудища стискивали ее, выжимая последние капли радости, выжимая всю душу… Чем больше она понимала, тем больше верила… Но она не хотела верить.
И она молилась.
- Пожалуйста, замолчи, замолчи… - шептала Кэйа, прижимаясь к сосне.
Она на самом деле не могла сделать и шага.
Налетел ветер. Он носился вокруг нее, как развеселившийся пес, и насмехался над ней. Он теребил ее растрепанную от быстрой и долгой ходьбы косу и все нашептывал в ухо непонятные, но тем более страшные слова.
- Замолчи, - одними губами проговорила Кэйа, и по ее щеке поползла слеза.
Горячая. Только она почему-то казалась ледяной.
А голос, голос Бергдис Норсенг не замолчал. Лишь на пару мгновений он стал тише, чтобы потом…
Чтобы потом разразиться, будто раскат грома после минутного затишья, еще более мощный, еще более страшный и гневный, последняя, самая яркая вспышка молнии, последняя и самая смертоносная стрела в руке у разъяренного Тора.
Сначала это был хохот. А после…
- Так ты думала, что я умерла? Ты думала, что я лежу здесь, погребенная под многометровой толщей ледяной воды… О, нет! Клянусь небесами, нет! Я не умерла здесь. Я здесь ЖИВУ! Здесь! И здесь! И здесь тоже! Оглянись, вот же я! Да нет же! Здесь! Смотри сюда! Нет, теперь сюда! Я здесь, видишь? Здесь! И здесь! Я везде, дочь моя! Я везде!
Кэйа еще сильнее зажмурилась. Нет, ни за что на свете она не откроет глаза…
- Долго же тебя не было, Кэйа! Очень долго! Я уж думала, что ты забыла свою собственную мать. Хотя, наверное, так оно и есть, ведь я права? И вот, спустя почти двадцать лет ты пришла сюда… ты вспомнила обо мне! Нет, я теперь не позволю тебе убежать от меня, дочка! Я не могу позволить тебе прятаться, не могу, не могу!
Голос кричал, надрываясь, и в нем ужасным, жутким образом соединялись воедино гнев и слезы…
- Нет, я не могу допустить, чтобы ты закрывала глаза и уши! Я слишком долго ждала, когда ты придешь ко мне! Я слишком долго ждала тебя здесь! Слишком долго! Ты не можешь меня бросить! Ты не можешь закрывать глаза!
Порыв ветра стих. И голос матери вдруг потерял свою милу и неизмеримую мощь. Кэйа силилась отдышаться, в глубине души умоляя небо, чтобы это был конец.
Но это был не конец.
Еще не конец.
ОНА снова заговорила, однако теперь ее голос дрожал, словно хрупкая веточка ивы на ветру, и в нем чувствовалась горечь. Горечь и бездонная, холодная, соленая, одинокая, ничем не измеримая тоска…
Как океан.
И мольба.
И слезы.
- Ты не можешь закрывать глаза… Ты не можешь… Я слишком долго тебя ждала. Разве… скажи: разве я не заслужила того, чтобы увидеть твои глаза и услышать твой голос? Разве я не заслужила? Ответь, Кэйа. Ответь… Скажи хоть что-нибудь… Не уходи. Я слишком сильно страдала, слишком много слез пролила, слишком много слез…
Несколько холодных капель упали на напряженное лицо Кэйи.
- Слишком много слез… - снова прошептал голос.
И она открыла глаза, хотя ее веки и мокрые ресницы сильно дрожали.
Шел мелкий дождь.
Она протянула руку ладонью вверх, ловя пальцами прозрачные хрустальные слезы неба.
И прошептала:
- Не плачь, мама…
Ветер тронул ее за плечо. Ласково, будто в знак примирения, будто укрывая от опасностей и боли, будто приободряя, обнимая, прощая… И вдруг…
- УХОДИ!!!
Эхо подхватило голос Бергдис, прогоняя Кэйю прочь.
Прочь, прочь, прочь.
Мама больше ничего не сказала, а Кэйа в растерянности стояла на краю обрыва, держась за ствол кривой раскидистой сосны, и оглядывалась по сторонам. Прислушиваясь к последним отголоскам далекого эха, которое пока еще не успело умереть и затихнуть среди шепота дождя…
Оно все еще звенело у нее в ушах. Значит, это был не сон.
«Но лучше бы это было сном», - подумалось Кэйе.
Она не хотела верить.
Но в такое не верить нельзя.
