своим подручным: — Они оба и вправду придурки. Бросьте их, поехали дальше.
— Так и не позабавимся?
Один из кондотьеров глянул на Гара с такой плотоядной ухмылкой, что у того сердце замерло.
— Ну ладно, — буркнул командир. — Только недолго. Не весь же день тут торчать!
Солдаты весело взревели и обрушились на двоих бедолаг. Огромный кулачище угодил Джанни в живот, он сложился пополам от боли. Затем в бок ему пришелся безжалостный удар сапогом, потом — по бедру, по груди, снова в живот. Он слышал, как взвыл от боли Гар, краем глаза увидел, как великан стряхивает с себя разбойников, словно блох, отбивается ногами и кулаками, хоть и неуклюже, но верно. Вскоре он уложил уже столько воинов вокруг себя, что те напоминали сметенный к порогу мусор. Но тут по виску
Джанни кто-то заехал сапогом, и в глазах у него потемнело.
Джанни вздрогнул от мысли о том, что может быть еще больнее, но ответил:
У Джанни кровь застыла в жилах, он не спускал глаз с лица, овеваемого качающимися волосами.
Глава 4
— Да я это, я, — прозвучал чей-то голос, и лицо старца уменьшилось, волосы перестали развеваться, борода исчезла, пропали морщины, увеличились глаза. Из седых волосы стали каштановыми... нет, светло-каштановыми, они были схвачены на лбу обручем с узорчатой эмалью и покачивались от ветра. Глаза у этого человека тоже были карие, но молодые и очень, очень женственные... И еще — высокие скулы и широкий рот с пухлыми алыми губами. Губы дрогнули и произнесли:
— Я — Медаллия, цыганская девушка, иду впереди табора.
Джанни уставился на это прекрасное видение, не в силах поверить тому, что мрак его нынешней жизни развеян столь дивным зрелищем.
— Как... — вымолвил он. — Где...
— Лежи, не шевелись, — посоветовала девушка. — Но позволь, я приподниму твою голову и положу ее к себе на колени. Нужно перевязать эту страшную рану у тебя на макушке.
Так вот почему у него так мучительно болела голова! Джанни стерпел жуткую боль, пока девушка укладывала его голову себе на колени, на мягкую юбку. Из этого положения он увидел Гара, который, часто моргая, смотрел на девушку. Судя по всему, ему она уже оказала помощь: на его голове и поперек груди белели повязки.
А потом боль навалилась снова, и Джанни закрыл глаза. Когда ему полегчало, он почувствовал, как руки девушки заботливо бинтуют его голову. Ее прикосновения были так приятны, они так успокаивали, убаюкивали... Джанни отбросил эти мысли. Он должен был сохранять трезвость суждения и не имел права расслабляться. Открыв глаза, он спросил:
— Как ты нашла нас?
— Я шла по дороге, — отвечала Медаллия, продолжая перевязывать Джанни. — Смотрю — вы в канаве лежите. А я знала, что только что там солдаты проехали, и я испугалась, что вас побили и ограбили.
— Ну, сначала-то нас ограбили другие кондотьеры, — сказал Джанни. — Но ты права. Эти нас тоже побили, и еще сильнее, чем первые.
— Но как ты узнала, что впереди — солдаты? — спросил Гар настолько невинно, что Джанни понял: это он нарочно. Но что он подозревал?
— Солдаты так опасны для одинокой девушки, — ответила Медаллия. — Я как услыхала, что они скачут за мной, так съехала с дороги и подождала, пока они не проедут мимо. А ждала я долго, не сомневайтесь.
— Это ты мудро сделала, — отметил Джанни. Ее руки были так нежны, глаза так красивы... Ему уже начало казаться, что он готов слушать ее вечно, что бы она ни говорила. Ощутил ли бы он нечто подобное, если бы они встретились просто так и она не перевязывала бы его рану?
Гар же, судя по всему, к девушке ничего подобного не испытывал. Он только переспросил:
— Съехала? — После чего обвел глазами окрестности и на что-то уставился. Джанни сдвинул брови, осторожно обернулся, чтобы увидеть то, что увидел Гар. Нет, недостаточно осторожно. Боль снова вернулась. А увидел он всего лишь то, что ожидал увидеть: желтую цыганскую кибитку, повозку на здоровенных колесах, в которую были впряжены два ослика. По обеим сторонам фургона виднелись маленькие окошки. Позади торчала длинная труба, закрепленная тросами во избежание раскачивания на тряских дорогах. Да, спору нет, не слишком обычным было то, что цыганка путешествовала в одиночестве, но уж в самой кибитке ничего необычного не было. Почему же Гар так уставился на него?
— Ты что, никогда не видал цыганского жилища? — спросил Джанни.
— У цыган на моей родине нет ничего подобного, — медленно отозвался Гар.
Медаллия удивленно взглянула на него, задумчиво нахмурилась, но успела отвести взгляд прежде, чем Гар посмотрел на нее. Девушка закрепила повязку Джанни и спросила:
— Так вы, стало быть, купцы?
— Были, — с горечью ответил Джанни. — Пока нас не ограбили. Теперь мы нищие, и мой друг решил, что будет лучше, если мы притворимся безумцами.
— Почти получилось, — немного обиженно заметил Гар.
— Получилось превосходно, — возразила Медаллия. — Вы до сих пор живы.
Гар посмотрел на нее с благодарным удивлением.
— Спасибо тебе. И за это.
Джанни понял это так, что прежде Гар уже поблагодарил девушку за перевязку.
— Ты поступила очень, очень милосердно, что остановилась и помогла нам. Мало кто из проезжих пошел бы на это.
— Мы живем под открытым небом и потому нам не чужда мысль о том, что все люди должны помогать друг другу, — сказала ему Медаллия. — Так что, чем могу — помогу. Как я посмотрю, вы озябли. Нужно найти для вас одежду.
— О, одежда у нас есть, — заверил девушку Джанни и обернулся к заветной кучке травы. Глаза его наполнились ужасом.
— Ну... — смущенно проговорил Гар, проследив за его взглядом. — Они ведь, когда колотили нас, верхом были, вот их лошади тут все и потоптали.
— И ничего не осталось?
Медаллия склонилась над грудой изодранного платья.
— Теперь это годится на половые тряпки разве что.
Джанни был в отчаянии.
— Я принесу одежду.