Единственное, что мне во всем этом не нравилось, это то, что Ас (гад бессовестный!) позволил королю на меня любоваться, как на редкий музейный экспонат. Причем, не спрашивая на то моего согласия, ни о чем не оповещая и вообще, в тот момент, пока я доверчиво спала, держа Гора за руку и видя спокойные сны. Это выглядело, как на редкой выставке. Мол, проходите, уважаемые господа и дамы, только очень тихо, не шумите и не топайте - выставленный образец очень хрупкий и может рассыпаться от одного шепота. Проходите на цыпочках, лучше вообще не дышать, просто посмотрели и на выход... на выход, господа... дайте место другим желающим...
Знать, что меня бесцеремонно разглядывали в такой уязвимый момент, было неприятно. Даже под надежной защитой Старших Кланов и Старшего демона. Как-то это слишком... интимно. Слишком уж похоже на подглядывание в замочную скважину. И пусть я давно перестала стесняться наготы, пусть присутствие братьев даже во время переодевания меня нисколько не смущало, но король... ну, не знаю. Не хотела я, чтобы он видел меня несчастной жертвой чужого произвола, и все. Хотя и могла поверить, что это была вынужденная и самая крайняя мера, потому что иначе бы он от нас не отвязался.
На четвертый день я впервые смогла выйти на задний двор. Вернее, мне позволили туда выйти ненадолго, но лишь с тем условием, что я буду сиднем сидеть на лавочке и молча наслаждаться теплым солнышком. Говорю же - братики взялись за меня всерьез. Даже сейчас глаз не спускали. И даже во время тренировок, которые неизменно проводили каждым утром и каждым же вечером, кто-то один непременно находился рядом, упреждая мои попытки лихо вскочить или потянуться за какой-нибудь палкой, чтобы поучаствовать.
- Рано, - непреклонно говорили мне, когда я снова начинала протестовать.
- Нельзя...
- Запрем в спальне снова. Хочешь?
Я не хотела. Один раз уже была там всерьез заперта на целые сутки. Причем, поскольку сопротивления им достойного оказать не смогла, то после недолгого бунта меня просто спеленали, как младенца, в шесть рук осторожно донесли до кровати, уложили, как хрустальную куклу. И на полном серьезе пригрозили, что в следующий раз запрут на два дня. Попробуй тут, возрази. Никакие угрозы не действовали. А того, что я попыталась их за это пнуть, они просто не заметили: силы мои были увы, далеко не те, что раньше. Приходилось смиряться, сникать, жалобно хлюпать носом и тоненьким голоском просить:
- Отпусти-и-ите... я большее не бу-у-уду-у-у...
А потом несколько часов находиться под еще более пристальным вниманием, чем раньше.
На пятый день я впервые вышла на крыльцо почти свободной женщиной. То есть, без конвоиров. Да, мне разрешили эту вольность за примерное поведение. Правда, всего на полчаса, но и то хлеб. Зато когда я там оказалась и увидела, во что теперь превратилась лужайка перед домом, то честное слово - тихо охнула и минут пять стояла возле перил красивым изваянием. Неверяще разглядывая новую подъездную дорожку, заново собранное крыльцо, которое рабочие все-таки успели починить, но, главное - цветущие повсюду гверции. Те самые белые гверции, которые мне когда-то так понравились в оранжерее леди Иэры.
Правда, у нее было всего несколько цветков, за которыми ежедневно и очень тщательно следил специальный садовник, а у меня во дворе они теперь стояли плотными рядами и, как солдаты на плацу, обрамляли заново выложенную камнем дорожку. И это было так красиво, так величественное и немыслимо, что уже просто идя от калитки до дома можно было почувствовать себя настоящей королевой.
Кто сделал для меня это чудо, парни из вредности не сказали. Просто хитро переглянулись, многозначительно похмыкали и молчаливо возвели глаза к небу, словно советуя мне спросить у него. Даже Лин, загадочно мурлыкнув, обошел эту тему стороной. Но я не расстроилась. Как бы там ни было, у меня имелся только один кандидат на этот изумительный, роскошный и удивительно подходящий для меня подарок: Рорн, который вполне мог выпросить у матушки несколько экземпляров этого редкого чуда или же просто вызнать, где их можно достать.
В любом случае теперь я могла любоваться на них каждый день. Выходила на улицу, садилась на крылечко и впитывала эту красотищу всем существом, стараясь запомнить ее до мельчайших подробностей, потому что отлично знала, что больше такого никогда и нигде не увижу. Хотя, конечно, если вдруг осяду в какой-нибудь глуши и обзаведусь собственным домом или хотя бы такой же зеленой лужайкой, то непременно посажу белые гверции под окном. Поразительный цветок. Прекрасный. Скромный и роскошный одновременно. Тот, кто его вывел, наверное, был настоящим гением.
Иногда я читала, забираясь с ногами на кушетку в кабинете. Иногда по вечерам мы собирались на заднем дворе, и я рисковала напевать мелодии моей далекой родины, пользуясь Эйнараэ, как фоном, но перекладывая слова песен на иной манер. Когда-то я скучала. Когда-то болталась без дела. А потом вдруг вспомнила о данном Гору обещании и отправила его искать ингредиенты для бабушкиного торта. Того самого, который не так давно обещала ему испечь. А что? Все равно делать нечего. Так почему бы и не встать за плиту?
Колдовала я над рецептом, надо признать, долго. То тесто не получалось, то коржи подгорали, то с маслом в крем не угадала, то еще что-нибудь шло не так. У меня целых два дня ушло на то, чтобы из немалого разнообразия местных специй отыскать аналоги корицы и крахмала. Чтобы понять, как отбелить местный сахар. Как пользоваться печью... ага, газовых плит тут почему-то не было! Не додумались, блин, еще! Но скароны не сердились на долгое ожидание - результаты моих экспериментов все равно исчезали со стола с такой скоростью, что я боялась, как бы не начали из рук выхватывать еще на стадии замеса. По- моему, им было все равно, что есть - лишь бы было сладким. А еще, по-моему, им действительно понравился лимонный крем. Не смотря даже на то, что в первый раз он получился слишком кислым, а во второй я откровенно переложила сахара. Однако умяли его так быстро... ложками (причем, большими!), что я едва успела зайти на кухню и взять для них тарелки. А потом вернулась, увидела уже пустую миску... и растеряно развела руками. Тогда как они еще сидели и смотрели снизу вверх голодными глазами, молча вопрошая: а не принесла ли я еще?
В общем, все постепенно наладилось. Я быстро оживала. Набиралась сил. Медленно стряхивала с себя ненужную опеку. Уже уверенно возилась на кухне, постепенно взяв на себя извечно женские функции, наловчилась работать с допотопной печкой. Наконец-то, испекла им самый настоящий бабушкин торт, от которого братики просто взвыли. Потом быстренько сообразила, что теперь смогу каждого нагло шантажировать. И когда они гурьбой заявились с просьбой испечь еще...
Сказать, какое условие получили в ответ?
Правильно.
За эту гениальную идею мне можно было смело вручать Нобелевскую премию.
Надо признать, получив мой ультиматум, братики честно думали и взвешивали все 'за' и 'против'. Несколько часов ломали головы, оценивали, спорили. Меня даже вызвали на ковер и потребовали прилюдно оголиться, демонстрируя сравнительно небольшой уже струп, под которым пробивалась новая кожа.
Я бесстыдно продемонстрировала. Мне-то что? Это Эррей слегка смутился, завидев мой голый живот, да Родан, все еще не привыкший к моему нахальству, вежливо засмотрелся в пол. А вот братики не постеснялись его и потрогать, и пощупать, и чуть ли не на зуб попробовать. После чего совместной комиссией было принято решение снять с меня карантин. При условии, что тренироваться я начну лишь через неделю. Непременно - под строгим присмотром. Только в присутствии кого-то из скаронов. И только если...
Да-да, не думайте, что они у меня - бескорыстные и все такие благородные!
...только если я каждый день до самого отъезда буду печь им 'бабушкины' торты!
Можете себе представить?!!
Это был чудовищный, дикий, невероятный по своей наглости шантаж. Просто кошмар. Причем, самый страшный из всех, что я только видела. Я в жизни не могла себе представить, что когда-нибудь окажусь перед таким трудным выбором. И даже предположить не могла, что эти наглые, бессовестные, ехидные, оборзевшие до предела обжоры вдруг решат ТАК меня нагреть на каких-то дурацких плюшках!!
Каюсь, когда они озвучили свой вердикт, я, будучи уже смертельно уставшей от постоянного
