потому что он вовсе не был уверен, что дотянет до вечера. И без того сердце колотилось уже в ушах, воздуха постоянно не хватало, одежда намокла так, что можно выжимать, и оставшаяся позади река была здесь совершено не при чем. Он хорошо знал, что уже давно бежит на пределе своих возможностей. Понимал, что еще никогда в жизни ТАК не выкладывался. Сознавал, что долго не продержится, а потому вздохнул с нескрываемым облегчением, когда Белка ощутимо замедлила шаг.
Как эту гонку выдерживала она сама, Братья старались даже не думать: после пауков, полученных ран, многочисленного зверья и тех кругов, которые она постоянно наматывала, оберегая их от голодных хищников... после речки этой проклятой, наконец... она все еще выглядела, как взведенная скоба арбалета. Напряженная, сосредоточенная, неуловимо быстрая; по-настоящему неутомимая и нечеловечески проворная. Она дышала лишь немного чаще, чем обычно. Ее движения по-прежнему были плавными, отточенными и экономными. Грудная клетка вздымалась ровно. Сильные ноги несли ее вперед легко, словно и не было этого дикого кросса, не было ран, не было этой бешеной спешки и отчетливого страха за жизни своих слабых спутников.
Ближе к вечеру Стрегон заметил, что Гончая все чаще оборачивается и все ближе держится к их нанимателю. Незаметно присматривает, оценивает, следит и как будто ждет, когда у того закончатся силы. Брон так и не пришел в себя с тех пор, как в последний раз Ланниэль заставил его напиться. А вот Тиль пока бежал сам, не отставая и с обманчивой легкостью сохраняя навязанный темп. Он ни разу не пожаловался, не позволил себе ни единого стона. Не попросил снисхождения или сочувствия - просто бежал так, как требовала от него маленькая Гончая, и выглядел очень неплохо для существа, которому этим утром щедро распороли один бок. Его лицо по-прежнему оставалась строгим и бесстрастным, холодный блеск зеленых глаз мог бы замораживать океаны, на корню пресекая любые вопросы или сомнения в его железной воле. Однако взгляд Белки с каждым разом становился все тревожнее и все дольше задерживался на его посеревшем лице. Особенно тогда, когда он стал дышать с перерывами и впервые за день опустил потухший взор в землю.
Знакомую зеленую стену без единой свободной щелочки наемники встретили с таким невыразимым облегчением, словно родную мать увидели после долгой разлуки. Едва не рухнули прямо возле нее от осознания того, что бешеная гонка, наконец, подошла к концу, а показавшееся впереди Место Мира готово охотно принять их в свое лоно. Они с трудом остановились, хватая ртами жизненно необходимый воздух, но ни капли не удивились, когда под властным взглядом Белки колючие ветви и покрытые ядовитыми капельками шипы плавно подались в стороны. Затем без тени сомнений забрались внутрь, не обращая внимания даже на чьи-то голодные глаза из соседних кустов и подозрительно шевелящиеся над головами лианы. На карачках доползли до благословенной поляны, где можно было передохнуть. И, едва дождавшись разрешающего кивка от Гончей, в изнеможении свалились прямо там, куда дошли, потому сил ни у кого из них больше не было.
Перворожденные, не стесняясь собственной немощи, тяжело рухнули рядом, открыто демонстрируя, что и им этот сумасшедший кросс дался очень нелегко. Один только Тирриниэль не позволил себе слабости - окинув снисходительным взглядом измученных спутников, неторопливо шагнул на мягкую траву, увидел роскошный и очень древний Ясень в дальнем углу. Как-то странно улыбнулся, словно встретил старого знакомого, глубоко вздохнул и... только тогда неожиданно начал медленно заваливаться навзничь.
- Тиль!!! - Белка, ожидавшая этого еще два часа назад, быстрее молнии метнулась от закрывающегося прохода. Уверенно его подхватила, не позволив упасть, осторожно придержала. Затем бережно уложила на землю, торопливо сдернула изорванные в клочья перчатки и торопливо потянулась к своему мешку. - Лан! Живо встал и подполз сюда! Картис! Разводи огонь и вари свои травы... только чтоб без дыма, понял?! Лан, возьми у меня 'нектар' и займись Броном, пока он не помер. Вотрешь в рану столько, сколько она возьмет и никак не меньше! Потом капнешь всем во фляги и заставишь выпить до дна! Тем, кто не ранен, по две капли, Лакру - три, Брону - пять, себе и Картису - по восемь. Тилю наберешь отвар, который сделает Картис, и добавишь двенадцать, понял?!
Картис, позабыв про усталость, без лишних слов помчался выполнять приказ, благо котелок они не потеряли, а холодный родник в Местах Мира был всегда.
- Лан?! Торк тебя возьми! Ты меня слышал?!
- Да, Бел, - сглотнул молодой маг, запоздало сообразив, что повелитель опасно качается на самом краю. Однако ослушаться не посмел: изнемогая от усталости, все же потащился за прозрачным пузырьком, достал его дрожащими пальцами. Затем испуганно покосился на едва дышащего лорда и торопливо уполз к Брону, чтобы попытаться дать ему крохотный шанс на выживание. Точно так же, как Гончая собиралась дать этот шанс Темному Владыке.
Успокоившись насчет остальных, она пристально всмотрелась в лицо Темного эльфа и покачала головой. Упрямец... самый настоящий упрямец. Просто кремень. И ведь не сдался. Сам бледен до синевы, резервы исчерпал до дна, чтобы не стать никому обузой. Молчал всю дорогу, как гном под пытками, и только теперь окончательно свалился.
- Ох, Тиль...
Белка осторожно смахнула с его лица черную прядь, стараясь не потревожить искусно наведенную личину. Тяжело вздохнула при виде резко заострившихся черт и совершенно бескровных губ, которые больше подошли бы покойнику. Мельком заглянула в потухшие глаза, где почти не осталось жизни, тихонько шмыгнула носом, понимая, что он снова очень близок к грани. А затем ножом разрезала мокрую от крови рубаху и насквозь пропитавшиеся тряпицы.
Стрегон только охнул, когда увидел на теле эльфа длинную безобразную рану, протянувшуюся от грудины до самой подмышки - неровную, ужасающе глубокую, с обломками разрубленных ребер и отвратительными багровыми сгустками, которые от легчайшего прикосновения Гончей начинали с мерзкими шлепками вываливаться наружу. От костра горестно застонал Картис, где-то рядом с ним смертельно побледнел Ланниэль, но Белка сделала знак не вмешиваться, и они вынужденно остались на своих местах. Потом она так же бережно освободила Тилю грудь, вытряхнула на ладонь из драгоценного пузырька щедрую россыпь янтарных капелек, которой с ней некогда поделилась кровная сестра. Мысленно вздохнула и принялась сноровисто втирать в уродливую дыру, стараясь как можно быстрее наполнить рану целительным 'нектаром'.
Тирриниэль вздрогнул всем телом, когда ее руки коснулись обнаженной кожи, но в себя не пришел. А Братья лишь сейчас окончательно осознали, насколько же сильно он рисковал сегодня ради Белика. Насколько боялся за него, тревожился, страшился. Себя не пожалел, а теперь почти умирал от слабости и истощения, потому в его сильном теле жизнь уже едва теплилась. Они не знали, чего ему стоило держаться наравне со всеми. Не догадывались о том, сколько усилий пришлось приложить, чтобы за весь день не издать ни единого стона и выдержать поистине безумную боль, которая от каждого движения и с каждым прожитым мгновением становилась все мучительнее. Быть может, только Белка понимала, что ему пришлось сегодня перенести. Быть может, Ланниэль смутно догадывался, насколько выложился за этот день его немолодой повелитель. Ужаснулся, видя всю глубину его страданий, и сейчас молча плакал, страшась, что от этой раны он уже никогда не оправится.
- Ты сильный, Тиль, - тихо прошептала Белка, закончив с 'нектаром' и ласково погладив трепаную шевелюру эльфа. - Я знаю, что ты сильный. Весь твой Род такой, до самого последнего мужа. Ты молодец, остроухий. Ты справился. Все выдержал, не подвел меня... держись, Тиль. Я рядом и не позволю тебе умереть. Держись...
Ланниэль заметно вздрогнул, когда она стремительно нагнулась и прижалась щекой к его неподвижной скуле.
- А теперь дыши, эльф, - снова шепнула в остроконечное ухо, чуть отстранилась и тихонько выдохнула. - Дыши глубже... забирай!
У Владыки Л'аэртэ едва заметно затрепетали ноздри, с жадностью втягивая нежный аромат эльфийского меда с примесью восхитительно свежей, чистой, буквально бьющей ключом магии, которую эта дивная женщина умела хранить в себе, как в божественном сосуде. Даже будучи без сознания, он нетерпеливо потянулся навстречу, всем существом чувствуя, что этот аромат сулит ему жизнь, почти мгновенное восполнение резерва, избавление от ран, новые силы, долгожданный отдых и... блаженство. Настоящее блаженство оттого, что она просто позволяла зарываться лицом в свои волосы и жадно вдыхать благословенную, надежно прятавшуюся внутри ее тела мощь.
