стороны сердца Водяницы. На его груди висел потемневший от воды медальон с большим красным камнем.
— Ты пришла слишком поздно, — сказала водяная царица.
— Я пришла до Купалы, — возразила Киевица.
— Та, за которой ты пришла, уже на земле. Тот, кто превыше нас, забрал ее…
— Мы преподнесем вам иной подарок, — пообещала Катя.
— Ты не подходишь, — отвергла ее Водяница. — Ты не готова умирать, не желаешь принять в себя чистоту воды, ты не брошена, не проклята родителями…
— И не подчиняюсь тебе! — вскипела Дображанская. — Лучше б тебе было не поминать моих родителей, — процедила она. — Вы виноваты в их гибели!
— Нет.
— Они утонули!
— Твои родители приняли злую смерть на земле, — сказала Водяница. — Лишь после смерти они были сброшены в воду.
Кате показалось, что небо над ней стало черно-красным:
— Ты хочешь сказать… мои родители были убиты? Ты понимаешь, что говоришь? Кто это сделал?
— Я не могу знать. Их душ нет среди моего народа. Ведь они — не утопленники.
— Я не верю тебе! — возгласила Катя. — Позови Водяного.
— Он перед тобой. — Водяница развела самоцветные руки. — Водяной — это вода. Великий Днепр. Море. Мужское начало.
— Но ведь его видели многие.
— Все, кто утверждает, что видел его, видели меня и моих вил.
— Выходит, что Водяной… женщина? — не поверила Катя. — Зачем же ему жена?
— Водяной без жены, Большая вода без души — это хаос и смерть. Вода должна иметь душу, иначе ее бездумная сила принесет Городу вред. Я — Водяница, как ты — Киевица. Ты служишь Киеву, я — Днепру.
— Тогда зачем воде Маша?
— Она нужна была мне… Сестра обещала, что однажды я выйду на свободу. И я хотела свободы. Когда замена пришла, я пошла домой — в Киев. Но не успела взойти на берег…
— И что теперь? Киевская дамба прорвется?
Водяница засмеялась. Сотни бриллиантов взлетели брызгами вверх, и ее тело объяло новое платье — из разноцветного шифона прозрачной радуги.
— Вы думали, коль у Днепра будет новая жена, преграда не прорвется? — Васильковые глаза Водяницы стали изумрудными, затем темно-синими, затем черными, как штормовые воды. — Вы ошибались! Я решила выйти на волю. Но Днепр не желал отпускать меня… Вода всегда идет за своим Водяным, Водяной — за Водяницей, тело — за своей душой. Я могла выйти только такой ценой…
— И это тебя не смущало?
— Нисколько, — сказала Водяница. — Русановка, Оболонь, Осокорки… Что это за селения? Когда я жила в Киеве, их не было. Зачем они нужны? Это не Киев. Ну а Подол… Разве ему привыкать? В мое время каждой весной его топило днепровской водой. Но когда я подходила к берегу, что-то остановило меня…
— Что?
— Ты.
Водяница положила радужную руку на шею, и Катя увидела, что там, на длинном зеленом стебле, висит одолень-трава — озерная лилия.
— Магия Земли и Воды, роднящая нас с тобой… Впервые за двести лет Киевица достучалась до меня. Ты ударила меня сюда, прямо в грудь… И моя грудь заболела. Одолень-трава освобождает от ложных желаний… — сказала она. — Я перестала понимать, зачем мне свобода. Я поняла, как привязана к морю, к Великому Днепру. Как я могу покинуть мой дом, мой город, мой Замок, моего… — Водяница вдруг бросила короткий проникающий взгляд на светловолосого русальца с темным медальоном на шее. — …Моего Николая. Для чего? Моя свобода не там, она — здесь. Только здесь я свободна, как вода. Здесь я — царица.
— И вода — не враждебное мужское начало. Ты — дочь Киевицы. Ты — такая же, как я. Мы повелеваем Киевом, ты — Днепром. — Катерина помолчала и неожиданно поклонилась. — От имени Трех Ясных Киевиц приглашаю тебя, Светлая Водяница Мария, и всех твоих вил почтить присутствием наш Купальский шабаш, праздник перемирия огня и воды, нашей Матери Макош и вил ее. И пусть, примирившись, непримиримые силы породят новый, никем не победимый союз.
Черно-синие глаза Водяницы стали лазурными. Она низко поклонилась в ответ.
— Ясная Киевица, это лучший подарок, который я могла получить!
— Но как же она придет на наш шабаш, если вода сразу пойдет вслед за ней? — не уразумела Даша.
— Очень просто. Мы устроим Купальский шабаш на Лысой Горе у Чертороя. Или у Русальего озера…
— А кто все-таки взорвал Днепрогэс? — перебила Землепотрясная. — Киевица или?..
— Приказ взорвать был подписан на земле…
— Статью про апокалипсис тоже печатали не в море. Я спрашиваю, что это было на самом деле?
— Я не пытала ее, — призналась Дображанская. — Но, думаю, 18 августа 1941 года Днепр вступил во Вторую мировую войну. Он встал на врага…
— А погибшие люди?
— У водяных дев иное представление о зле и добре. Для них они не умерли, напротив, стали бессмертными. Навсегда. Русальцы и вилы не умирают и через двести лет.
— А про родителей? Думаешь, Водяница сказала правду? Твоих маму и папу кто-то убил? Человек, или кто-то из наших?…
— Не знаю, — отчеканила Катя. — Но точно знаю: скоро я выясню это и, кем бы он ни был, будь он даже трупом, я подниму его из могилы и заставлю пожалеть, что он родился и воскрес! — На мгновение опасные руки Катерины Дображанской яростно сжали поручни кресла и опали на колени, подчиняясь воле хозяйки.
— Кстати, — намеренно сменила тему она, — я попросила Водяницу привести на Купалу и вилу Вилетту.
— Ту, из газеты?
— Мы должны вознаградить ее. Она ведь осмелилась пойти против самой водной царицы, решив предупредить нас о возможности киевского апокалипсиса. Потому и подписалась всезнающей. Она знала, если Водяница пойдет в Киев — вода пойдет на Киев… Когда она сказала, чтоб мы не плыли по течению, она просила нас не приносить дар Днепру, как наши предшественницы — не дарить ему новую жену: это приведет к катастрофе. Но мы не поняли ее. Надо сказать, мы давно не были так беспросветно глупы, как в этом деле.
— И все-таки каждый раз мы поступали правильно, — с непобедимым оптимизмом заверила Даша Чуб. — Если бы мы не дали Водянице преемницу, она б не поняла, что замена ей не нужна. Иногда нужно обязательно получить то, что хочешь, чтоб понять, как оно не нужно…
— А иногда нужно отдать, чтоб понять… ты не можешь без этого жить, — нерадостно закончила Маша Ковалева.
Младшая из Киевиц не слишком радовалась своему чудесному воскрешению. Из Макариевской церкви она сразу помчалась домой — воочию убедиться в безопасности сына. И теперь, не выпуская из пальцев ручку детской коляски, стояла у окна круглой Башни Киевиц, то и дело поглядывая то на дорогу внизу, то на спящего Мишу, с которым боялась расстаться даже на миг.
Сидевшая на столике рядом Изида Пуфик любопытно вытянула рыжую шейку, рассматривая круглощекого малыша, безмятежно посапывающего в синей коляске, не подозревая о том, что почти два часа он успел побыть круглым сиротой.
— Нет ничего сложнее для понимания, чем простые истины, — свысока — с высоты любимой полки
