антиквариате. И был очень известен этим в определенных кругах. А дальше уж по накатанной дорожке… Вы знаете, я всех местных антикваров знаю: и бывших, и нынешних…
— В общем, нашли. Нашли ее! — едва не взлетела от перевозбуждения блондинка. — К сожаленью, уже за границей. У одного коллекционера. Он просит чуть больше чем полмиллиона.
— 700 тысяч, — вставил Виктор Арнольдович свои раритетные, допетровские пять копеек — весом в 1,4 грамма серебра или, если быть точным, в четырнадцать процентов комиссионных. — И хорошо еще, что он не знает про Мухa и Бернар. Все это только за платину, бриллианты и изумительнейшую, чудеснейшую, ювелирную работу.
— Вот посмотри, — жена депутата, как обычно, протянула Кате мобильный. — Он снимок прислал. Как тебе?
— Лилия — само совершенство, — быстро взглянув на снимок алмазной души Сары Бернар, Катя вернула его блондинке.
— Хочешь, я тебе сброшу? Я сейчас… Подожди, Гале указания дам, и поедем… Аркадик тоже хочет тебя отблагодарить. Он признал, как сильно ошибался в тебе…
Но больше всех в Катерине ошиблась она сама!
Дображанская подошла к окну. Прилипший к ее правому боку Виктор Арнольдович назойливо трещал о новых поступленьях салона «Модерн», нахваливал Катины редкие кольца. Она безрадостно смотрела во двор — на сломанные качели, крокодила, скамейку, газон, и ей казалось, что Город смеется над ней. Смеется скрипящими качелями и лающими собаками. Презрительно щурится наступающими вечерними сумерками. И особенно едко укоряет ее классической киевской низкой оградкой из металлических прутьев в стиле Модерн. В стиле Модерн в Киеве были даже мусорные баки! И дом на Стрелецкой улице тоже был модерновый. Киев всегда общался со старшей из Трех Киевиц языком Модерна… Она, Катя, была его Повелительницей. Она владела силою и тайною Города. И что же?..
Пока она перемещалась во времени, произнося заклятья, проникая в тайны зеркал, цветов и камней, ее обошла тупая блондинка и примкнувший к ней жуликоватый хозяин антикварного магазина, визитную карточку которого она сунула сугубо из вежливости.
— Само собой, — приложив руку к груди, Виктор Арнольдович облобызал Катю взглядом — я тоже премного благодарен вам за рекомендацию. И тоже не останусь в долгу. Хотя, признаться, слегка удивлен. Как вы, с вашей любовью к подобным раритетам, не приобрели Лилию сами…
— Боюсь, что ответ на вопрос будет не слишком цензурным, — сказала Катя и много раз подряд произнесла про себя слово на «б».
— …и теперь все понятно.
Катерина зашла в Башню Киевиц как раз в тот момент, когда Маша рассказывала их историю Белладонне. Белая кошка сидела на камине с видом кошачьего Будды и внимательно слушала студентку Вошедшая без сил опустилась в кресло, молча покачав головой, — мол, не надо прерываться.
— Как известно, мать Сары Бернар была содержанкой и голландской еврейкой. Кем был ее отец, точно не знает никто. Однако кем бы он ни был, Бернар досталось редкое свойство, которым обладает и Катя, — способность активизировать украшения в стиле Модерн. И, рано или поздно, она разгадала свой талант. В письме Семену Могилевцеву она, по сути, перечисляет магические свойства Лилии… Видимо, она и сама пользовалась ими. Как мы знаем, Сара прекрасно разбиралась в цветах — этому ее еще в детстве обучили монахини. Она знала: белая лилия дает власть над смертью. И Бернар обладала этой властью. Даша — свидетель, и не только она — многие театральные критики утверждали, что Сара обладала редчайшей способностью гениально умирать на сцене. Так как она, не умирал никто, никогда. Зрители приходили лишь для того, чтоб посмотреть на ее смерть… Она же шутила: «Если сегодня публика будет капризничать, я скончаюсь уже во втором акте». Блистательные сцены гибели в пьесах с трагическим финалом — «Дама с камелиями», «Жанна д’Арк», «Клеопатра», «Гамлет» и прочие — подарили ей звание величайшей из актрис. А если добавить к сему удивительную способность убедительно играть в старости невинных девиц, сомнений не останется. Ведь лилия — еще и символ невинности… Сара Бернар поставила своеобразный актерский рекорд, сыграв в 70 лет 13-летнюю Джульетту — да так, что зал ей поверил. Поверил, что эта старуха — невинная девушка!
Мы никогда не узнаем, как ей удалось разгадать самое странное свойство Лилии — способность обменять свою смерть на чью-то жизнь. Так же как не узнаем, что сталось меж ней и Могилевцевым в том поезде, сколько они провели вместе: час, ночь или миг, показавшийся вечностью. Что это было: слияние душ или тел? Но мы знаем, что Семен Могилевцев любил ее всю жизнь, и она тоже его не забыла. В ответ на письмо с предложением она прислала отказ. Но очень красивый. Отказать так красиво могла только Сара Бернар. Она прислала ему свою душу — свою Лилию Мелисинды из спектакля «Принцесса Греза», как благодарность за вечную любовь трубадура и знак чистой духовной любви Принцессы-мечты, с которой невозможно жить вместе, под одной крышей. Но в то же время это был бесценный подарок. Сильнейший магический талисман. Она действительно подарила ему счастливую смерть. Он умер за два месяца до революции, не увидев, как все его добрые дела пошли прахом. Но дело не только в этом — дело в том, что сегодня я была там! И он поверил: в последний час его Принцесса Греза, его Сара все же пришла к нему. Меня привела туда Лилия — она заставила нас одарить его. И пусть он увидел лишь грезу, ее хватило, чтоб умереть счастливым. Неважно, кто пришел вместо нее, — Сара Бернар сдержала свое слово! А перед смертью Могилевцев сказал про тайник, где мы нашли письмо и целую кучу драгоценных камней… И тогда Шоколадный домик, наконец, перестал бояться.
— Что-что? — дернулась Дображанская.
— Ты ж видела, будуар Модерн только-только окончили реставраторы. На стенах — тончайшая роспись. А тайник находился в стене… И Шоколадный домик боялся, что если он скажет нам про него, мы опять разворотим ему стены. Он и так ждал реставрации целых 30 лет!.. Но как только я выгребла из тайника все ценные вещи еще в 1917-м, дом успокоился.
— И что он сказал тебе? — Катерина подалась к Маше.
— Не сказал. Показал… — Маша достала из кармана Катину пудреницу с круглым зеркалом. — Помнишь того человека с пистолетом? Он жил в Шоколадке и однажды, так же как мы, нашел тайник с драгоценными камнями и старым письмом, не представлявшим, на первый взгляд, особой ценности. Камни он сразу передал власти. А поскольку на свою беду он был профессиональным историком, инстинкты исследователя взяли свое. Письмо заинтриговало его. Он решил расспросить истопника Георгия Архангельского, работал ли тот при прежнем хозяине и не слыхал ли про Мелисинду… Тут бывший Жоржик и вспомнил историю из детства — Семена Могилевцева на коленях перед божественной Сарой. А связать Бернар, Мелисинду и портрет на потолке не составило большого труда. Это теперь мало кто помнит имя Принцессы, а в начале прошлого века пьеса имела всемирный успех. Существовали вальсы, духи, шоколад «Принцесса Греза». Вот так, в задушевных беседах, Жорж Олимпович Архангельский и сошелся с известным историком…
— Известным. Значит, тебе известно, кто он? — сказала Дображанская.
— Я окончательно поняла, кто он, как только Пуфик прочла нам постскриптум… Тот, кто отдал жизнь ради любви! Помните, о чем Сара просила Могилевцева? «Не измените мне с какой-нибудь прекрасной идеей. Не говорите, что готовы отдать жизнь ради нее… это счастье отныне вы выбираете сами». А Жорж уличал противника в любви к некой Марии. Он подслушал, как тот говорил: «Пусть я пропаду, не она. Отдать жизнь за нее — счастье».
— Он умер вместо своей любимой? И кто эта Мария? — спросила Катя.
— Та, за чрезмерную любовь к которой в 30-е годы легко можно было угодить под арест. Контрреволюционная буржуйская морда Мария — лик Богородицы «Нерушимая стена» в Софийском соборе. А историк — профессор Николай Емельянович Макаренко. Единственный, кто отказался поставить подпись под актом о разрушении Михайловского собора. В память о нем сейчас на монастырской стене висит табличка и бронзовый бюст Макаренко. Хоть он там совершенно на себя не похож. Я даже не узнала его… А жаль, ведь это его единственная память о человеке, который сделал все, чтоб спасти Софию… И спас ее!
Я не раз слышала версию, мол, именно он спас ее. Но не понимала как… Есть много версий, почему, уничтожив в Киеве десятки церквей, большевики сохранили ее. Одни говорят — просто не успели
