этом и ваша слабость… С такой силой вам не стать сильней — тогда вы станете слишком опасны. Подумайте, может ли управлять мирозданием тот, кто не может управлять даже собой? Вы идете на поводу у своих чувств. В тот день, когда вас поведет ваша воля… вы придете по иному адресу.
Даша в замешательстве дотронулась пальцем до кончика носа. Сейчас она не шла, а стояла. Но Демон был прав: от дома № 1 до угла со Стрелецкой она прошла на поводу нежных чувств. Кабы ее вели разум, логика, чувство долга, она шла бы сейчас, верно, по иному маршруту.
— Разве делать, как чувствуешь, — неправильно? — тихо спросила она.
— И да, и нет, — сказал Демон. — Но если вы такая, какая есть, значит, нужны сейчас Городу именно такой.
— Сейчас? — уловила она. — А что будет потом?
— Откуда ж мне знать? Вы стоите на перекрестке, — Демон окинул взором две улицы. — Но куда бы вы не пошли, вы изменитесь. И изменившись, измените мир.
«Пойдешь направо, коня потеряешь. Пойдешь налево, себя потеряешь», — вспомнилось Чуб.
Ее выбор звучал иначе: Руслан или Киев?
— Но я не чувствую, что Город любит меня!
— И это, верно, самое страшное. Просто не заметить любовь, не заметить свой дар. Пройти мимо, не приняв его… — Он говорил слишком искренне — впервые за весь разговор за словами проступили чувства.
— Ты говоришь о Маше? — спросила Чуб.
— Сейчас я говорю не о ней, — холодно сказал Демон.
А Даша отметила очередное «сейчас» и подумала, что Демон никогда не опускается до лжи — он просто не говорит правду. Почти никогда не говорит ее всю целиком. Но и не лжет…
— Позвольте предложить вам прогулку, — церемонно сказал Киевский Демон. — Мой экипаж за углом. Я отвезу вас, куда вы прикажете. Хоть на квартиру, ключ от которой вы тщетно пытаетесь спрятать от меня в кулаке. Хоть на Мариинско-Благовещенскую.
— Куда-куда?
Киевицкий демонстративно окинул взглядом летний Ярославов вал, звавшийся нынче улицей Большой Подвальной — в конце ее не было еще даже дома с Башней Киевиц под серым колпаком.
— Так тут именуется улица, где живет ваш Руслан, — сказал он. — Какими бы ослепительными не казались вам ваши чувства, попробуйте научиться замечать мир вокруг.
Любимица киевских фотографов — башня Замка Ричарда Львиное Сердце — протыкала тонким шпилем низкое небо. Казалось, из этой прорехи и сыпется мелкий косой снег. Дображанская прикрыла подбородок и нос меховым капюшоном. Забывшая в Башне шапку рыжая Маша в мгновение стала блондинкой.
Подняться по лестнице на прилипшую к левому боку Замка гору Уздыхальницу оказалось непросто. Несмотря на невысокий рост, зимняя гора сделала все, чтобы стать неприступной. Ступеньки заледенели, доски на них прогнили — одни опасно прогнулись, другие просто отсутствовали. И двум Киевицам, как обычным смертным, пришлось трусить и ойкать, поскальзываться, поддерживать друг друга и хвататься за неверные, шаткие ледяные перила.
Плоскую верхушку Уздыхальницы выложили тротуарной плиткой. Летом тут располагалось кафе, зимой сюда карабкались лишь любители дивных и бескрайних киевских видов и желающие заглянуть во внутренний двор вечно загадочного «Ричарда». Кроме них двоих тут не было сейчас никого.
— Думаешь, Даша все же решится? — вопрос Кати прозвучал глухо.
— Не знаю, — сказала Маша. — Я знаю о ней только одно: она способна на все. На безумие, на подвиг, на жертву. На все абсолютно. И на то, чтоб бросить все ради любви, — тоже.
— Ты думаешь, она способна отличить любовь от собственной прихоти?
— Я же сказала: она способна на все, — убежденно повторила Маша. — И в этом, пожалуй, она всегда будет сильнее нас.
Ковалева подошла к дальнему краю площадки. Андреевский спуск бежал вниз — там, внизу, с другой стороны горы Уздыхальницы стоял дом-музей Михаила Булгакова. Дом построил архитектор Горденин — он же возвел особняк, где расположился музей Леси Украинки. Конфетница «Маркиза» упоминалась в булгаковской «Белой гвардии»… Но у студентки не возникло соблазна объяснять проклятие «Короля» и «Маркиза» булгаковской мистикой. В киевском романе поминалось пол-Киева. А вокруг было предостаточно других кандидатов в подозреваемые: начиная от расположенной под их ногами Уздыхальницы, которую величали Лысой Горой часть киевлян, оканчивая официальной Лыской напротив и не исключая стоящую справа «нечистую силу» К. М. Дображанскую, чей офис располагался в пятидесяти метрах отсюда.
А потому Маша подумала лишь, что на первый взгляд совершенно не имеющие отношения друг к другу люди и вещи зачастую связаны в Киеве паутиной родственных нитей и причинно-следственных связей. Потому что Город един — и все, кого он принимает в себя, для него — как один организм. Диковинный винегрет: черти, мавки, король Англии, греческая богиня с совой… Но так уж построен их Киев: здесь сошлось сто путей, сто дорог, их линии слились в единый рисунок… Какой?
Это им и предстояло понять.
— С «Маркизом» все ясно, — сказала Катя. — Дом построен как храм, посвященный Деве Афине. И недаром за столь долгое время в нем по-настоящему прижился один ресторан… Точней, два. «Лейпциг» и «Маркиза». Ведь Афина — изобретательница и покровительница кулинарии. Кроме того, в «Лейпциге» праздновали свадьбы, а невесты в те годы были в основном девственницами. И боюсь, тому, кто хочет овладеть этим домом, нужно учитывать интересы сей ипостаси Великой Матери. Либо тоже открыть там кафе, ресторан. Либо ЗАГС. Либо, учитывая ее пристрастие к ткачеству и прядению, магазин тканей, одежды. На худой конец — конюшню или террариум. Афину называют «госпожой коней», про змей я тебе уже говорила… Но что с Ричардом? Я размышляла всю ночь. Почему коммуналка? И почему, как только ее расселили, дом опустел? А до того с ним творились всевозможные беды. За всю свою жизнь Ричард привечал только коммунальных жильцов и творцов — художников, скульпторов. Откуда у Замка такой пролетарско-богемный вкус?
Маша кивнула и пошла к правому боку горы, нависшей над внутренним двором Замка Ричарда.
— Думаешь, мы что-то выясним так? — спросила она. — Что ты надеешься увидеть?
— Сама не знаю, — созналась Катя. — Но ты единственная способна перейти в Прошлое, щелкнув пальцами. Мне, как и Даше, нужен для этого ключ от дома. Вот только беды этого дома начались еще до того, как он был возведен.
— Ты говоришь про пожар на стройке?
— Просто попроси Город: «Дай мне час, который нам должно узнать…»
Маша снова кивнула и трижды подпрыгнула на месте — они не пробыли на горе и десяти минут, но она продрогла до самых костей и больше всего ей мечталось, чтоб час, который им нужно узнать, был летним или хотя бы весенним. Не слишком элегантно, путаясь в длинной юбке, Ковалева перелезла небольшое ограждение, окружавшее мощеную часть горы, сняла варежку, смазанно щелкнула закоченевшими пальцами и сразу сообразила, что Катя права…
Пожара не было. Не было и самого дома. И кабы, воспользовавшись ключом и заклятием, они вошли бы в дом-замок, то плюхнулись бы прямо в свежую яму — вырытый котлован для фундамента. Катя стащила капюшон, Маша вторую варежку — обе остались в шубах… Киев нежила ранняя весна.
Город помолодел на столетье. Мучительно покосившийся нежилой дом на противоположной стороне Андреевского спуска вдруг выпрямился, встал бравым молодцем; дом рядом с ним, накрытый с головой зеленой сетью, как покрывалом покойник, — засиял новенькими окнами и вывеской «Цирульня». Спуск уменьшился, побелел — одноэтажные дома а-ля мазанки сияли белыми стенами. Разглядеть больше они не могли из-за крутого Андреевского поворота вниз да, если честно, и не пытались — им было на что посмотреть…
Место, где в Настоящем высился Замок Ричарда, окружал почти такой же строительный забор. Вокруг котлована стояли рабочие — но не в рабочей одежде. Похоже, у них был праздник. Судя по смешкам и долетавшим до них отдельным словам, многие были веселы и пьяны. Но все как один смотрели на высокого мужика в алой рубахе, проделывающего странные телодвижения. Бросив шапку на землю, он плясал вокруг
