непролетарского стола, свечей этих, спокойствия и собственной расслабленности, тихо любовались друг другом. Мы даже руки сцепили через стол, прямо как те довольные частнособственническим укладом вещей персонажи американских кинокартин и глупо улыбались, глядя друг на друга.
Потом она отдалась мне. Я почувствовал прилив сил и продемонстрировал всё, на что способен. Старенькая кровать отчаянно скрипела, Наташа стояла на четвереньках, упершись руками в стену, и едва сдерживала стоны. Я ни разу не слышал, чтобы она стонала. Но на этот раз её прорвало, она заурчала, доверилась голосу, и я тоже не сдержался — мы кончили под атональный сладострастный вопль и тут же рухнули на помятую и уже влажную от пота простыню.
Отдышавшись, она поднялась, поцеловала меня в лоб и ушла в ванную. Вернулась на удивление скоро, буквально через минуту. Я не слышал, чтобы она открывала воду. Смутное беспокойство посетило вдруг меня.
Наташа остановилась у спинки кровати и вытянула вперёд руки. В них покоился пистолет с прикреплённым к дулу глушителем.
— Виталий Шаталин! — произнесла она громко, чеканя слова. — Решением трибунала Комитета по освобождению России от капиталистического ига за убийство члена Комитета бойца Гарибальди, несанкционированную ликвидацию профессора Иващенко и контрреволюционную деятельность вы приговорены к смертной казни. Приговор будет приведён в исполнение немедленно.
Надо же, она почти не волновалась! Ни разу не запнулась.
На долю секунды у меня хватило воображения представить себе, что это шутка. Но лишь на долю. Потому что её голос и выражение глаз сомнений и разночтений в происходящем не оставляли: всё серьёзно.
— Я не убивал Антона! — изумлённо, не веря своим глазам, смотрел я на неё. — Ты прекрасно знаешь это.
— Вам запрещено произносить оправдательные речи, — она целилась мне в грудь, пыталась быть спокойной и хладнокровной, но я видел, что она отчаянно боролась с душевным смятением — пистолет подрагивал в её ладонях. — Эту ахинею про смерть в пространственной машине никто всерьёз не воспринимает. Вы убили его, что занять место командира Звёздочки.
— Приди в себя, дура! — крикнул я. — Чем тебя накачали? Ты в своём уме? Наташа, это я, Виталий! Я же люблю тебя.
— Да-а, — криво усмехнулась она, — сейчас мы и про любовь вспомнили! Что-то раньше вы этого слова не произносили.
— Наташа, одумайся! Тебя профессором запугали, да? Тем, что ты была вместе со мной? Они приказали искупить вину?
— Всё, заткнись! — гаркнула она и прищурилась для прицельного выстрела. — Организация превыше всего.
Я выхватил из-под спины подушку и корявым движением руки швырнул её в Кислую. Раздался приглушённый хлопок выстрела — я не понял, куда ушла пуля, болевых ощущений в теле не возникло. Мелькнула короткая мысль: а ведь хотел я ствол под кровать на всякий пожарный засунуть, да романтика опьянила. Это урок тебе, глупец.
Мозг судорожно фиксировал происходящее: Кислая отбивает подушку ударом кулака, лицо её перекошено, она безобразна до безумия — как мог я трахаться с этой фурией? — она вытягивает руку для нового выстрела. Или их было уже два?
Я выбросился к ней, как лежал, ногами вперёд и ударил её в живот. Эта сука вскрикнула, согнулась и, падая, отлетела к стене, шмякнувшись об неё спиной. Пистолет отскочил куда-то в сторону, я даже не заметил куда. Она тут же поползла к тумбе с телевизором, что стояла в углу комнаты — видимо, ствол опустился где-то там. Я вскочил на ноги, прыгнул на неё сверху, сумел просунуть руку ей под горло и тотчас же сжал её в локте. Кислая захрипела от удушья.
— Кто тебе дал приказ, тварь?! — заорал я. — Брынза?
Она пыталась сопротивляться, ползти вперёд, к невидимому мне пистолету, вцепилась ногтями в мою ногу и отчаянно старалась укусить за руку. Я вдруг почувствовал эрекцию, крепкую такую, хорошую — и это несмотря на то, что кончил лишь несколько минут назад. Член покоился прямо между ягодиц, судорожное дыхание и непокорность подмятой самки необыкновенно возбуждали, мне даже захотелось войти в неё.
Я сжал руку крепче, так, что под ней раздался хруст шейных позвонков — Кислая перестала дёргаться и затихла. Я чуть ослабил хватку.
— Я не хочу убивать тебя, дура! — шептал я ей в ухо. — Скажи мне, кто тебя заставил? Это Брынза?
— Не знаю никакого Брынзу, — хрипло и сдавленно, что было естественно в её положении, отозвалась она. — Ты предатель, ты против коммунизма. Трибунал принял решение, и я его исполню. Приказы не обсуждаются.
Она рванулась вперёд и почти ускользнула из-под моих объятий. Я навалился на неё всей силой, прижал к полу, снова сумел зафиксировать непокорную шею в согнутой руке и со всей дури сжал её. В эти мгновения я не чувствовал ничего, кроме бешенства. С жутким отчаянием накатило горькое осознание, что самый близкий мне человек оказался первейшим врагом. Я сжимал её шею, что-то вопил и уже не пытался контролировать себя — мне хотелось раздавить её, сломать напополам, скомкать в кровавую бесформенность и вышвырнуть из жизни на веки вечные…
Когда я разжал руки и приподнялся над ней, она не пошевелилась. Какое-то время я ждал от неё сюрпризов и был готов вновь обвиться вокруг её шеи, но Кислая лежала без движений. Даже дыхания не было слышно.
Я поднялся на ноги, перевернул её на спину и подёргал Наталью из стороны в сторону за подбородок. Потом залепил ей пощёчину. Кислая смотрела застывшими глазницами куда-то сквозь меня и признаков жизни не подавала. Я понял наконец, что она мертва.
Пистолет валялся буквально в полуметре от нас — видимо, она потеряла его из виду, потому что дотянуться до него труда не составляло. Я сходил в ванную, умылся, попытался успокоиться и привести мысли в порядок. Сделать это получалось непросто: меня испепеляло горькое и бессильное сожаление. Самым сложным было смириться с простым, но абсолютно удручающим пониманием: всё, что было раньше, перечёркнуто, ты один наедине с агрессивным миром, никакой теплоты, никакой поддержки, никакой любви, реальной и желаемой. Словно у меня отрубили ногу или вырезали лёгкое.
Как же ты могла так запутаться, глупое и безвольное существо?
Вместо успокоения на меня накатила волна злобы и мщения. Я схватил сотовый, нашёл в списке контактов Брынзу и нажал на кнопку дозвона. Механический женский голос обломал: «Абонент отсутствует или временно недоступен».
Гнида. Трусливый пидар. Номер успел сменить! Всё равно я тебя достану, где бы ты ни был, мерзкое нэпманское отродье.
Лишь вылив в себя остатки вина и пива, я смог немного успокоиться. Стоило подумать о том, куда девать тело Кислой. Во-первых, с минуту на минуту могла заявиться Наташина мать. Хорошо, если она уехала куда с ночёвкой, а что если лишь отправилась к подруге на пару-тройку часов, чтобы дать возможность дочери провести романтическое свидание?
Впрочем, нет. Кислая настраивалась на мокрое дело, значит, не могла отослать мать лишь на пару часов. Она отправила её на всю ночь.
Но, во-вторых, и это самое главное, заявиться сюда могли мои кореша по Комитету. Вот это уже без сомнений. Им же надо как-то избавиться от моего трупа. Они должны были это продумать, так всегда делается, Кислую не оставили бы одну. Значит, что получается? Кто-то пасёт сейчас на улице эту хату. Кто? Вероятнее всего, Пятачок с Белоснежкой. Пятачок уж точно в деле, его недавний визит ко мне это подтверждает. Белоснежка как бы ещё под сомнением, но если пораскинуть мозгами, то куда она могла соскочить? Это же обыкновенная практика: если один из Звёздочки облажался (а я, по их недоразвитым понятиям, видите ли, облажался), то остальные подчищают территорию и искупают вину. Я же сам подобным занимался.
Итак, двое: Пятачок и Белоснежка. Может присутствовать ещё кто-то? Теоретически да, но целую
