обобщить мысли и высказывания Ленина по вопросам литературы как части культуры, дать анализ современных литературоведческих проблем в свете учения Ленина.
Надо подчеркнуть фразу из этой статьи, которая характеризует отношение Луначарского к работе над всем, что касалось Ленина:
«…пишущий эти строки позволяет себе сделать еще следующее замечание. Работая несколько лет в области культуры под непосредственным руководством Ленина, он, разумеется, имел несколько широких и глубоких бесед с великим вождем по вопросам культуры в целом, по вопросам народного образования в частности, а также искусства и художественной литературы. Он не может разрешить себе излагать эти беседы. Авторитет Ленина неизмерим; было бы преступлением освятить этим авторитетом какой-нибудь субъективный взгляд, который прокрался бы в такое изложение, сделанное на основе воспоминаний без точных записей на расстоянии многих лет».
В этом самоограничении — огромное чувство ответственности и еще раз повторенное сожаление: как обидно, что не записывал сразу всего, что говорил Владимир Ильич во время бесед и совместных прогулок. Еще в статье-воспоминании «Опять в Женеве» (она, как и статья «Ленин и литературоведение», частично включена в предлагаемый сборник) Луначарский писал: «Я уверен, что если бы я был более догадлив и, придя домой после этих прогулок (вместе с Лениным. —
Тщательность, с которой Анатолий Васильевич относился к работе над энциклопедической статьей «Ленин и литературоведение», неоднократно перерабатывая и дополняя ее (о чем он также писал в письмах из Женевы в 1932 году), и записи в дневниках подтверждают, что новое обращение к изучению и восприятию ленинского наследия было также и подготовительной работой к книге о Ленине. Важность и обстоятельность этого исследования, посвященного наиболее близкой для Луначарского теме — культуре, которое самое уже могло быть развернуто в книгу, заставляет еще раз вспомнить фразу из письма: «Для этого у меня есть все… кроме времени».
Роль Ленина в жизни Луначарского была огромна, влияние его — определяюще. Об этом многократно говорил и писал Луначарский, считая, что встреча с Владимиром Ильичем была для него величайшим даром судьбы, Владимир Ильич высоко ценил деловые качества Луначарского, его вклад в работу редакций партийных газет, выпускаемых в эмиграции в Женеве и в Петербурге в 1905 году, его выступления на политических диспутах. Об этом говорят письма Ленина к Анатолию Васильевичу.
Вот отрывок из письма, написанного Владимиром Ильичем 20 июля (2 августа) 1905 года:
«Помните, Вы писали: ущерба от моего отсутствия из Женевы (Луначарский в то время находился в Италии. —
Н. К. Крупская, вспоминая о приезде Луначарского в Женеву и вступлении его в редакцию газеты «Вперед», писала:
«Луначарский оказался блестящим оратором, очень много содействовал укреплению большевистских позиций. С той поры Владимир Ильич стал очень хорошо относиться к Луначарскому, веселел в его присутствии и был к нему порядочно-таки пристрастен, даже во время расхождения с впередовцами (с 1908 года. —
Рассказывая о сотрудничестве Луначарского в газете «Вперед», Надежда Константиновна вспоминает, что Владимир Ильич особенно ценил в Луначарском блестящего стилиста, его умение облекать всякую мысль в «изящную и увлекательную форму». «Мне приходилось», — пишет Крупская, — несколько раз присутствовать при разговорах Владимира Ильича с Анатолием Васильевичем и наблюдать, как они «заряжали» друг друга».
Впервые после резкого расхождения в 1908–1909 годах из-за разногласий по важному тактическому вопросу — об отношении к деятельности большевистской фракции в Государственной Думе, и по философским вопросам, они встретились в 1910 году, на Копенгагенском конгрессе II Интернационала.
Анатолий Васильевич вспоминал:
«Перед съездом, не до-Копенгагена, уже в Дании, мы встретились с Лениным и дружески разговорились. Мы лично не порывали отношений и не обостряли их…»
А вот свидетельство Надежды Константиновны:
«Ильич по возвращении в Париж рассказывал, что на конгрессе удалось ему хорошо поговорить с Луначарским. К Луначарскому Ильич всегда относился с большим пристрастием — больно его подкупала талантливость Анатолия Васильевича».
Это воспоминание подтверждает то, о чем писал Луначарский, — личные отношения между ними не обострялись, личная симпатия сохранялась даже в отдельные годы взаимной резкой полемики и формального разрыва, как следствия идеологических ошибок Луначарского. Ленин не переставал считать этот разрыв временным.
Задуманная Анатолием Васильевичем книга о Ленине была бы гимном гению Ленина. Да и о своей жизни он не мог бы рассказать, не рассказав прежде всего о своем «великом учителе, о великой партии, к которой принадлежал». Это хорошо понимал Горький, который в нескольких письмах убеждал Луначарского в необходимости начать писать мемуары.
Вот выдержки из этих писем.
«А не думаете ли Вы, дорогой Анатолий Васильевич, писать свои мемуары? Вот была бы замечательная книга. И очень нужная для нашей молодежи, плохо знакомой с историей старых большевиков».
Анатолий Васильевич отнесся к этому предложению с большой долей горечи, так как был уже тяжело болен и воспринял это пожелание старого друга, как некий намек.
В письме от 3 октября 1932 года Горький спешит успокоить Луначарского:
«Дорогой Анатолий Васильевич, я предложил Вам писать мемуары, разумеется, не потому, что считаю Вас «конченным» — вопреки мнению берлинских врачей. Нет, я предлагаю это людям более молодым, чем Вы, более здоровым. Причина моей настойчивости очень ясна: история партии большевиков для нашей молодежи пища пресная, унылая и не содержит в себе главного — той «изюминки», коею был именно большевик-подпольщик, мастер революции. Мастера эти уходят один за другим. Я думаю, не нужно доказывать, как хорошо было бы, если бы каждый из них оставлял для нашей молодежи автобиографию свою. Вы, конечно, написали бы блестяще».
И еще в одном письме:
