— Ну, это необязательно, но все равно спасибо! Они будут в восторге. — Секретарша знала, что переубеждать хозяйку бесполезно, — Элизабет питала слабость к ее мальчишкам. Кэти взяла банкноты и направилась к выходу. — Я сразу сообщу, когда появится Ремберг.
Оставшись одна, Элизабет машинально перебрала на столе бумаги. Конечно, стоило ими заняться, но сосредоточиться не могла. Все ее мысли вертелись вокруг визита к Филиппу. Она перебирала в уме свои и его реплики, искала его и свои ошибки, в конце концов решив, что не промахнулась ни в чем. Кажется, все идет в правильном направлении. Пусть Филипп считает себя победителем. Но он недооценил ее способности сражаться изо всех сил и до конца. Он поймет, как далеко зашел, когда она наступит на хвост честолюбивому и заносчивому мистеру Клэнси! Он всегда любил повторять, что «намерен завоевать мир», а она, в разгар их тогдашних отношений, шутливо умоляла его оставить и ей хоть кусочек.
Боже, разве теперь можно поверить, как счастлива она была с ним, когда они познакомились? Случай свел их на чьей-то помолвке. Ей едва исполнилось двадцать, он был на десять лет старше и настолько же опытней. Элизабет почувствовала, что он как ракета на старте, готовая к запуску и выходу на орбиту. Она находила эту его черту привлекательной. Она тоже была честолюбива и ее притягивали талантливые и амбициозные мужчины.
Элизабет буквально смотрела ему в рот. Филиппу это нравилось. Ему было по душе, что Элизабет не просто восхищалась им — таких женщин хватало в его жизни, — а преклонялась перед ним. Так все и было — он заворожил ее.
Во многом тому способствовала его внешность: высокий и сильный, атлетически сложенный, цвета воронова крыла волосы, которые он отпустил длиннее, чем общепринято, и, наконец, поразительно глубокие синие глаза. От одного его взгляда девушки теряли голову. Ничего не скажешь, Филипп был неотразим, никакая крепость не могла устоять перед ним. Но в его привлекательности внешность являлась отнюдь на главным фактором. В нем чувствовалась загадочность, некое скрытое притяжение, способное вовлечь в орбиту и камень. В старину сие назвали бы демонической силой. Спроси кто-нибудь, верила ли тогда Элизабет в существование такого магнетизма, она плюнула бы скептику в лицо. Острый ум и мощное мужское начало — вот чем он околдовывал, излучая уверенность и обещая исполнение желаний. Мужчина, обладающий такими качествами, мог дать женщине то, о чем она не смела и мечтать.
Его магия была столь сильна, что через несколько месяцев общения Элизабет нарушила две клятвы, которые однажды еще в юности дала себе, — ни за что не влюбляться и не спать с мужчиной.
Максимализм четырнадцатилетней девчонки имел определенную почву. Элизабет никогда не забывала, как заперлась в своей спальне в роскошном особняке родителей, расположенном в престижном районе Лондона, и горько рыдала, а внизу бушевал очередной семейный скандал. Тут она дала еще один обет, самый сокровенный, навсегда поклявшись не выходить замуж, чтобы не походить на мать и отца.
Элизабет выросла, можно сказать, на театре военных действий, где родители методично уничтожали друг друга. Это глубоко ее травмировало — если такова семейная жизнь, лучше быть одной. Она ни за что не подвергнет своего ребенка кошмарам, которые ей привелось пережить самой.
Уже в столь юном возрасте Элизабет решила: любовь, секс, замужество неразрывно сплетены меж собой, так что, если ей не суждено иметь все вместе, пусть лучше не будет ничего!
Убежденная в правильности своего решения, она и взрослея умудрялась держать своих многочисленных поклонников на безопасном расстоянии и не стремилась увлечься кем-либо всерьез. А потом в ее жизнь ворвался Филипп, все клятвы, философия разлетелись в пух и прах. Элизабет влюбилась до беспамятства, потеряв голову…
— Ты счастлива? — спрашивал он, когда, обессилев, они тихо лежали рядом либо в его спальне, либо у Элизабет в ее квартире, куда она уехала от родителей, как только стала совершеннолетней.
— Блаженствую, — отвечала Элизабет, доверчиво целуя и обнимая Филиппа, потрясенная чудом, до краев наполнившим все ее существо.
— Ты правда любишь меня? — Филипп нежно ласкал ее тело, словно хотел запомнить каждую его клеточку. Эти прикосновения вызывали у Элизабет сладкую, неуемную дрожь.
— Люблю до смерти. А ты?
— Думаю, да.
— Что значит — «думаю, да»? — Элизабет смеялась и щекотала его. — Так не годится. Скажи, как сильно.
— Не знаю, наверно — вот так! — Филипп растопыривал пятерню. Видя ее негодование, он с хохотом откидывался на подушки. — По правде говоря, я соврал. Я люблю тебя вот так. — И он широко разводил обе руки. — Теперь покажи, как ты меня любишь.
Элизабет корчила смешную гримасу, пытаясь тоже наглядно изобразить размеры своих чувств и заранее предвкушая, что последует дальше. Разумеется, Филипп хватал ее и привлекал к себе.
— Я снова выиграл. Моя любовь больше, шире и глубже минимум на один фут!
Забавляясь, возясь и поддразнивая друг друга, они возбуждались, и все опять кончалось сексом. Филипп был так органичен, естественен во всем, так раскрепощен и нежен, — что физическая сторона любви приобретала волшебный оттенок. Но все же в глубине души Элизабет оставалась настороже, хотя и не отдавала себе в том отчета.
Они уже были вместе почти год, когда однажды Филипп сказал:
— А что будет с нами, если я начну больше ездить? Коли ты не станешь сопровождать меня, мы не сможем так часто видеться.
— Я не могу бросить свою работу. Это невозможно, — воскликнула Элизабет, отодвигая горячий шоколад, который они традиционно пили утром, если вместе ночевали.
— Я знаю, что не можешь. Не об этом речь. Наверное, ты в состоянии заниматься делами поменьше, чтобы иногда поехать в командировку со мной.
— Вряд ли, — помолчав, отозвалась Элизабет. — Я и так много запустила, самой себе стыдно.
Филипп надулся:
— Хочешь сказать — из-за меня? Но чтобы быть счастливой, надо чем-то и жертвовать, разве не правда?
Элизабет почувствовала тревогу. Они раньше тоже иногда ссорились, хотя и не всерьез, другое дело сейчас, когда он ставит ее чуть ли не перед выбором, пытаясь если не подавить, то целиком и полностью подчинить.
— Я не принадлежу тебе! — Резкость вырвалась непроизвольно. Элизабет собрала все усилия воли, испугавшись последствий. Ведь точно так всегда говорила ее мать. Она кричала отцу, повторяя снова и снова: «Я не твоя! Я не принадлежу тебе!» Теперь пришла очередь Элизабет. Она была в ужасе, отчаянии. Неужели история повторяется?
И вот тут-то Элизабет и приняла решение, в то утро, когда они пили шоколад на кухне Филиппа. Значит, придется расставаться, рано или поздно, но придется, ибо их отношения становились все опаснее, как обоюдоострый меч, как скользкий склон в пропасть. Продолжать их — просто безумие и безрассудство.
За свою жизнь Элизабет не раз прекращала затянувшиеся романы, всегда стремясь сделать это быстро, аккуратно и дружелюбно. И научилась.
С Филиппом же все обстояло совсем иначе. Впервые она была в затруднении. Это оказалось не только непереносимо, но попросту невозможно. Она была не в состоянии пойти на последний шаг — и не из-за боязни причинить боль ему. Суть в том, что одна только мысль потерять его убивала Элизабет…
В конце концов сам Филипп дал ей повод для окончательного разрыва.
Хотя она и переехала из особняка родителей, Элизабет продолжала часто навещать их, главным образом, ради отца, которого обожала. Элизабет работала в его компании. В служебной обстановке они, не сговариваясь, вели себя не как отец и дочь, а подчеркнуто по-деловому, что вызывало уважение всех сотрудников. Так что минимум раз в неделю она бывала в доме родителей, а после встречи с Филиппом они стали приезжать туда вместе.
И мать, и отец одобряли ее выбор, впрочем абсолютно по разным причинам.
— Он подходит тебе, а ты ему, — говорил Элизабет отец. — Это видно, когда вы вместе. Вас тянет друг к другу.
