— Благодарю вас, отец…
Она никак не могла собраться с духом сказать монаху, что не ему решать, как им называться. Оно и к лучшему, ведь Мойра продолжала напряженно размышлять, пытаясь постигнуть смысл этого посещения. Пока она билась над странным сочетанием кажущегося высокомерия вкупе со скромными манерами гостя, он скрылся в лесу.
Мойра вздохнула, тряхнула головой и отправилась в церковь, где под влиянием Божественной Благодати ей легче было бы прийти в себя после ознакомления с подарком гостя. Она проделала все, как научил ее монах, и — подумать только! Волшебная шкатулочка открыла ей, что именно разлаживается в мозгах безумца и каковы пути лечения этого недуга. Теперь Мойра знала, что означает странное слово «кассета». Это сокращение от старинного «casse tete» — в переводе «проломленная голова».
У Гвен на этот счет было собственное мнение, но она решила не высказывать его вслух.
— Значит, это действительно был монах из монастыря, который, очевидно, прослышал о сестрах из обители и принес именно то, что было необходимо для успешного выполнения их миссии.
— Может быть, может быть, — улыбнулась мать настоятельница. — Хотя, поверьте, Мойра испытала настоящее потрясение, подняв глаза и взглянув на портрет монаха, который много лет тому назад спас ей жизнь.
Портрет, выполненный ее матерью, несомненно, изображал их ночного гостя.
Гвен пошла вперед, обдумывая услышанное. Да, определенно, когда все здесь будет закончено, и она вылечит исковерканное сознание Финистер, надо будет отправиться в монастырь и запросить себе привилегии историка.
Сейчас же она только взглянула на мать настоятельницу и спросила:
— Могу я прослушать эту кассету?
— Конечно же. Но сперва, я думаю, нам следует посетить больницу. Там есть пациент, который, надеюсь, вас заинтересует. Он требует неотложного лечения, медлить никак нельзя.
— И не надо, конечно же. Но что это за пациент, который, по-вашему, будет мне интересен, мать… сестра Теста?
— Оборотень, — ответила мать настоятельница. — Случай, как раз похожий на тот, что мы обсуждали ранее.
— Ну достаточно. Можешь отдыхать, — произнес Джеффри с королевской снисходительностью.
Грегори, покрасневший и задыхающийся, привалился к ближайшему стволу дерева. Против обыкновения, он был без рубахи, и по контрасту с лицом его грудь, руки и ноги выглядели болезненно бледными.
— Для чего нужен этот дурацкий ритуал, если мы наращиваем мне мышцы телекинезом, — судорожно хватая воздух, спросил он.
— Потому что мало создать мощные мышцы — надо тренировать их. Ведь новая мускулатура меняет твой баланс, количество усилий, потребное для каждого действия, временные затраты и скорость движений, — начал объяснять Джеффри. — Многие подростки выглядят неуклюжими в период бурного роста, когда они стремительно вытягиваются, подобно молодому ивняку. Удлинившиеся конечности и прибывающие силы меняют внешний облик. Но они могут месяцами отрабатывать координацию движений, ты же лишен такой роскоши. Тебе необходимо настраивать свою систему координации быстро, но все же не в одночасье. Это одна из причин, почему ты обязательно должен тренироваться после каждого сеанса наращивания твоих мускулов.
— Одна? — поперхнулся Грегори. — А еще почему?
— Потому что необходимо также настраивать сами мышцы по мере их роста. Затем, ты должен тренировать выносливость, а уж это дается только практикой, а не количеством мускулов. Ведь тебе еще надо отрегулировать дыхание и научиться переключать потоки энергии.
— Но я не воитель, — запротестовал Грегори. — Для чего мне выносливость, если я собираюсь любить даму?
Джеффри окинул брата долгим взглядом, взвешивая его слова, но затем решил проигнорировать их.
— Поверь мне, с этой девчонкой тебе понадобится вся стойкость, какая найдется. Ну, теперь перейдем к гимнастическим упражнениям! Сначала — да здравствует Солнце! Правая ступня на левое колено! Держи равновесие! Руки прямо! А теперь медленно сгибайся в поясе!
Где-то справа с неясным бормотанием заворочалась Морага, ее веки задрожали. Корделия бросила на девушку встревоженный взгляд и прозондировала ее сознание. Она обнаружила, что Морага близко подошла к опасной границе, за которой кончается забытье. Мягким, убаюкивающим движением мысли Корделия замедлила темп и ритм дыхания своей подопечной, выключила синапс. Морага снова погрузилась в сон и вернулась к своим грезам.
Проследовав за ней, Корделия увидела достаточно, чтоб содрогнуться, прежде чем переключить свое внимание.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Сестра Патерна Теста провела Гвен монастырским двором к длинному низкому зданию со множеством окон, два из которых были зарешечены. Это слегка удивило посетительницу. Впрочем, вскоре все объяснилось. Они вошли в здание и проследовали мимо ряда коек с соломенными матрасами. На многих лежали больные, неожиданно бодрые с виду. Этому способствовала окружающая обстановка: комната, сама по себе обставленная довольно сурово, украшенная лишь несколькими картинами религиозного содержания, была, тем не менее, залита ароматом цветов и солнечным светом, отражавшимся от светло-кремовых стен. Женщины пересекли комнату и оказались перед крепкой дубовой дверью, забранной двойной решеткой. Вход охранялся двумя монахинями, которые перебирали четки и беззвучно шептали молитвы. Глаза их, однако, зорко следили за всем, что происходило вокруг. Они поднялись навстречу матери настоятельнице и склонили головы в приветствии.
— Добрый день, сестра Патерна Теста.
— День добрый, сестры. Нам надо войти посмотреть оборотня.
Очевидно, монахиню ждали. Женщины одновременно кивнули и принялись отпирать двери. Они отомкнули замки на решетке и прошли в короткий коридорчик, где находились еще четыре двери с наружными запорами. Одна из сестер прошла к самой дальней из них, заглянула в зарешеченное оконце, а затем отперла дверь и отступила в сторону. Внутри, по обе стороны узкой, пропахшей потом койки, сидели два крепких крестьянских парня. Еще один человек лежал, накрепко привязанный множеством веревок — если только это можно было назвать человеком! Его лицо заросло буйной, нечесаной шерстью, красные, воспаленные глаза светились яростью, изо рта непрерывно шла пена. Выражение ненависти и злобы на этом лице просто ужасало. Руки, привязанные по обеим сторонам койки, имели непомерно отросшие, загнутые на манер когтей и заостренные ногти. Туника, грязная и изорванная, почти не прикрывала тело. Увидев входящих женщин, он в бешенстве взвыл и рванулся к ним. Оба охранника напряглись и шагнули к чудовищу, один из них помахивал дубинкой. Однако сестра Патерна движением руки остановила их и подошла поближе к постели больного. Гвен последовала за ней, дивясь смелости монахини.
— Взгляните, миледи, этого несчастного привезли сегодня утром двое парней, что вы видите, да еще четверо им помогало, — сестра Патерна говорила так спокойно, как будто обсуждала достоинства куска говядины. — Он был связан крепкими веревками по рукам и ногам. Но даже при этом понадобилось шестеро мужчин, чтоб доставить сюда этого несчастного. Он просто чудовищно силен.
— Разве он не опасен, сестра Патерна? — спросила Гвен.
— Ужасно опасен. И дело не только в том, что он мог бы разорвать нас на куски, если б добрался. Но оборотень чувствует наслаждение, кусая других людей и передавая им свою болезнь. Ту болезнь, что привела его в столь плачевное состояние.
— Его укусил волк, — вмешался один из парней, — злобный волк с пеной на морде.
— Вы сами видели это?
— Нет, матушка, но ведь всем известно, как становятся оборотнями.
Мать настоятельница бросила красноречивый взгляд на Гвен, как бы желая сказать, что уж они-то с ней
