получится.
Когда вошли в свою избу, их встретила Феня. Накануне она навсегда покинула Беглово.
Феею давно тянуло в Строгалево. Но когда маленькая была — боялась. Уж какими только позорными словами не обзывал отец сестёр. Да и когда со всех девяти избушек собирались у кого-нибудь старики, то, слушая их, Фене казалось, что из-за этих пришлых людей или сгорит Строгалево, или провалится под землю. К тому же боялась она своего отца. И когда выросла — боялась. Он был молчалив, хмур, и казалось ей, что в чёрных больших глазах под нависшими бровями живёт какая-то свирепая мысль. За непослушание отец стегал её. Будто и не думал, что она выросла. Чуть скажет слово поперёк, задирал юбку и стегал. Делал это молча и после порки будто мягчал немного.
Мать тоже постоянно ворчала, строго следила дочерью. Едва протопив печь, спускалась в большое подполье, где стояли бревенчатые клети, и там перебирала соболиные, беличьи, медвежьи шкуры. Феня знала, что это всё старики готовят ей на приданое, но сколько чего там есть, не знала. Её не пускали в подполье. Отец и ещё один крепкий старик, Прохоров, ходили на охоту. Уйдут с утра и возвращаются вечером либо спустя сутки-двое. Иногда исчезнут в тайге на месяц, — это когда ходили за соболями. Медведей обдирали там на месте, где убивали, и домой приносили шкуру и немного мяса для себя и собакам. Случалось, зимой и всю тушу медвежью привозили. Тогда мужики садились пить чай, а мать с Феней работали быстро ножами, разделывали тушу. В избе пахло кровью и утробой зверя.
Поняла Феня, что ослабел отец, в один из дней, когда решили зарезать кабана. Кабан был громадный и злой, так как много кормили его мясом. Обычно отец колол одним ножом. Зайдёт в стайку, почешет, почешет животное за ухом, успокоит и резко пырнёт ножом под лопатку. А сам навалится на кабана и держит прижатым к земле, покуда выходит кровь. В тот же раз старик чего-то испугался. Решил прежде оглушить кабана обухом топора. Размахнувшись, ударил в узкий лоб, покрытый грязной щетиной. Кабан охнул и упал на передние ноги, удивлённо глядя перед собой. Феня видела: пальцы отца хватились за рукоять ножа, торчавшего за голенищем, но никак не могли вытащить его. Дрожали пальцы. А кабан уже зашевелился. Подскочила она к отцу, выхватила нож и ударила им кабана под лопатку. Тот взревел, рванулся и рухнул замертво. И уже не отец, а она развела большой костёр и с матерью опалила щетину. Чувствуя слабость и близкую кончину, отец решил выдать Феню замуж за сына Прохорова Серёжку. Серёжка был ровесник Фени. Это был некрасивый, хилый малый. Вечно молчаливый, он болел какой-то болезнью, от которой зимой тело его местами покрывалось красными пятнами, исчезавшими только летом от солнца. Охотиться далеко в тайгу Серёжка не ходил и всё либо сидел в избе, либо около деревни стрелял или ловил рябчиков.
Уготовленный жених был противен Фене. Но она любила и боялась стариков и потому молча согласилась выйти замуж за него. Спасла её смерть отца. Как-то он привёз на санках вместе с Прохоровым из тайги медведя. Пока женщины разделывали тушу, мужики пили чай. Затем наелись жареной медвежатины. Вечер прошёл как обычно, а ночью отец скончался. Спать улёгся спокойно, но среди ночи вдруг громко застонал, вскрикнул и смолк. Феня подбежала к нему. Он уже не дышал.
Мать, Феня, старики Прохоровы и вялый Серёжка свезли отца на полянку, где хоронили умерших, и закопали там его. Спустя месяц и мать Фенина отправилась следом за стариком.
Похоронив мать, Феня заперлась в избе и остаток дня ходила из угла в угол. Что ей теперь делать? Как жить? За Серёжку она не пойдёт ни за что. Под вечер зажгла лампу и спустилась в подполье. Знала она, что здесь хранятся шкурки, но не знала, что их там много. В высоких деревянных клетях в три яруса висели пучками соболиные и беличьи шкурки. От света лампы чёрные шкурки соболей засветились, и казалось, горят они. Полазила она по просторным клетям, то и дело трогая шелковистые мягкие шкурки, и поднялась в избу. На следующий день пришёл Прохоров. Говорил о шкурках. Выходило по его словам: все они в переводе на деньги стоят тысяч сто, не меньше.
— Выйдешь за Серёгу, помогу продать их, — говорил Прохоров, — и отпущу в Строгалево вас обоих. Избу построим, сети купим.
Раньше, как и отца, побаивалась его Феня, а тогда вдруг вспылила:
— Отстаньте со своим Серёжкой! И видеть его нет желания!
Прохоров нахмурился, посидел молча и, проговорив: «Ну, как знаешь», поднялся и ушёл.
Час спустя набились в избу старухи. Пытали: как девка хочет жить дальше?
— Уйду от вас в Строгалево, ведьмы! — говорила Феня, сама не зная ещё, отчего вдруг полезла из неё злоба на всех бегловцев.
Старухи завыли, упали на колени и начали молиться.
— Да вам-то что? — кричала Феня. — Вам какое дело до меня? Захочу — здесь останусь жить, захочу — уйду. Разоденусь в Строгалеве в шелка да в бархат и буду жить. Убирайтесь отсюда!
Оказалось, что отделаться от стариков не так-то легко. Прохоров в компании с двумя мужиками привели Серёжку, которого подпоили, и силой заперли Феню с ним в боковушке. Пьяный Серёжка, противно улыбаясь, прижал Феню к стенке. Она сняла валенок и начала бить Серёжку. На крик жениха вбежал Прохоров. Феня вырвалась из комнатки, схватила топор, лежавший у порога, л пригрозила:
— Кто подойдёт — зарублю! Сгиньте все с глаз!
Бегловцы решили, что девка ошалела, испугались и разбежались.
Что теперь ей делать? Житья не дадут здесь. Да и какое тут житьё?
Раскрыла Феня сундук, достала, оттуда два чёрных шёлковых платья, вымененных ещё бабкой у цыган за шкурки. Одно платье одела на себя, а другое завернула в узел. Туда же в узел сложила пачку денег, старинные цыганские туфли на высоких каблуках и белье. Затем одела полушубок и обмотала голову платком. Бежать решила ночью. А чтобы не так страшно было, запаслась отцовским тонким острым ножом с костяной жёлтой рукояткой. Собравшись, сидела под окном в ожидании темноты. Но едва деревья опушки тайги начали сливаться в одну тёмную полосу, за окном со двора всё затянуло дымом. Она выбежала на улицу. Горел хлев, пристроенный к избе. «Подожгли», — пронеслось у неё в мозгу. Но не испугалась Феня. Через огород пробежала к лесу и стала за деревьями. Никто не бежал тушить пожар, будто соседние избы пустовали. Когда же огонь с хлева уже перебрался на крышу избы и половина её заполыхала, на дороге показались бегущие люди. Впереди всех бежал старик Прохоров. Минут тридцать спустя хлев был развален и горящие брёвна растащены в сторону. Крышу на избе и потолок тоже разломали, не дав огню охватить стены. Прижимая узелок к груди, Феня смотрела на копошащихся людей. И только когда они потащили в разные стороны охапки шкурок, теряя их на бегу, поняла она, для чего был сделан поджог. Бежать и отнимать шкурки? Ну их ко всем чертям! Фене сделалось как-то свободнее и веселее. Она махнула рукой, будто прощаясь с кем-то, повернулась и зашагала в тайгу. Пересекла поляну, вышла на дорогу и, сжимая рукоять ножа, двинула в Строгалево. Придя туда под утро, она заглянула к Клавдии Петровне. Охлопков эту ночь не ночевал дома. Он ездил в Подкаменную и задержался.
— Господи! Фенька, это ты такая стала?! — произнесла Клавдия Петровна, когда Феня разделась и осталась в одном чёрном платье.
Точно такой видела когда-то во сне свою бабку Клавдия Петровна. Только Феня ростом повыше удалась и казалась ещё тоньше.
Сёстры обнялись и поплакали. Жили-то, считай, рядом, а сколько не виделись! Феня рассказала о смерти стариков, о том, как избу их подожгли и растащили шкурки.
— Что ж, до последнего дня сердиты на нас были родители, не простили? — спрашивала Клавдия Петровна.
— Где там простили! Поди, ещё злее сделались.
— Ну бог с ними, — вздохнула Клавдия Петровна.
То, что растащили шкурки, не произвело на неё впечатления. Решили, что Феня будет жить в избе Клавдии Петровны. Места много. Поживёт, осмотрится, а там куда хочет пойдёт работать: либо на ферму, либо к геологам. Но уже на следующее утро планы изменились. Вечером приехал из Подкаменной Константин Николаевич. И в этот вечер впервые испуганно вздрогнуло и заколотилось сердце у Клавдии Петровны, когда заметила она, как поглядывает Охлопков на Феню, когда та выходила в другую комнату. Смотрел удивлённо Константин Николаевич, не скрывая восхищения и покачивая головой.
И утром следующего дня, проводив Охлопкова на работу, Клавдия Петровна порылась в сундуке, достала оттуда два платья, подаренных ей ещё первым мужем, подала их Фене и плача попросила, чтобы та ушла жить к Ольге.
