Один год до Пробуждения

Некоторые ребята тоже сели — видимо, у них, как и у меня, ничего не получилось. Кто-то остался стоять. Когда все закончили, Рубцов спросил, у кого получилось и кто что почувствовал. Кто-то говорил, что чувствовал, как стена стала мягкой. Я промолчал.

Потом Рубцов рассказал о технике двойного действия. Это когда ты любое своё действие повторяешь два раза. Например, тянешься за чашкой, берёшь её, а потом ставишь обратно и берёшь снова. И так повторяешь любые действия. Эта техника позволяет привязать ум к телу. То есть через какое-то время ум будет оставаться там, где находится тело, а так как тело постоянно находится в настоящем моменте, ум тоже будет возвращаться в «сейчас», а не плавать в прошлом или в будущем. Позже я узнал, что Рубцов в своё время тренировал телохранителей и давал им эту технику. Техника мне понравилась своей простотой, и я тут же начал её выполнять. Хватило меня дня на два — потом я успешно о ней забыл, но если вспоминал, то делал вновь. После упражнений все сели пить чай.

Рубцов почему-то казался очень хмурым. Он ни с кем не разговаривал и постоянно повторял, что никому ничего не надо. Я не понимал, о чём он, — ведь мы же приехали, ждём, когда он нам что-нибудь скажет, покажет какую-нибудь штуку. Мы готовы были действовать, а он только твердил своё: «Никому ничего не надо…»

29 августа

С утра расчудесная йога с Атманом, жёсткие упражнения на пресс и усиление волевого центра. Потом мы поговорили с Рубцовым о тарабарщине и пошли её делать в лес. Я кричала с полной отдачей, быстро выделилась короткая мантра. За пару часов очень устали. Потом было странное занятие с Сергеем Рубцовым — упражнения, чтобы почувствовать астральное тело. Потом говорилка. После обеда я уснула мертвейшим сном, а, проснувшись, занимались у Атмана — молитва, пранаямы. Он очень клёвый, помогает.

После ужина собирались с Атманом делать практику которую на тантре мы называли проговорами, но в общем доме спонтанно родилась другая практика: чтение Раманы Махарши и разговоры с Рубцовым до ночи на жуткие темы о спартанцах, общине. Всё отзывается, но осадок от этих тем жутчайший. Какая «община», что за сектантский ужас вообще?!

В целом ощущение такое, что нас несёт куда-то с огромной скоростью и сделать ничего нельзя: невозможно отступить, невозможно передумать — можно только максимально быстро и отважно прожить всё, что предназначено, и не оглядываться.

30 августа

Антон провёл Мишину йогу, и после завтрака мы пошли в лес тарабарить. Очень не хотелось, шло вяло. В голове постоянно плавают мысли о ближнем и дальнем будущем, о том, как зимовать, что делать и т. п. Я постоянно не здесь. После обеда вдруг накрыло: я не хочу этого подвига, зимовки. Я сформулировала самые грустные мысли и со слезами высказала их Антону. Было чувство, как во время голодания, что мы впутываемся в какое-то мутное дело не подумав. Вернее, слишком сильно что-то надумывая. Эта натянутая «драма» если и сплачивает нас, то уж слишком дорогой ценой.

Я периодически парюсь, что не помогаю людям и думаю только о себе, своих близких и их комфорте. Мне кажется, я должна в себе взращивать стремление помочь, быть в команде. Чувствую, что это всё — какая-то мозговая плесень.

В какой-то момент я снова сказала, что готова зимовать, всё приняла. И тут после ужина всё изменилось: мы пошли к Атману на «сеанс молитвы» — те самые проговоры. Сначала смотрели видео Мороза, из которого вынесли для себя схему пути к Богу через друг друга. А потом были проговоры, на которых, по идее, надо говорить о проблемах и наболевшем. Так вот, у меня вообще не оказалось проблем — аж обидно до слёз. Атман заставил нас с Антоном задуматься, действительно ли мы хотим остаться на Алтае зимовать и откуда идёт это желание. Спросил: неужели мы думаем, что можем мозгом что-то запланировать наперёд или в обход Бога? Если надо будет, он нас здесь и так оставит, а если нет, нас здесь не будет. Велел мне любить Антона и молиться, чтобы дошёл хотя бы он. Никогда не забуду эти слова и невероятно сильную эмоцию, которую донёс до меня Серёга: путь — это не духовный туризм. В конце дороги либо Пробуждение, либо смерть. Третьего не дано.

А тем временем девчонки (Люба К., Аня Семёнова, Вероника И. и Юля Ф.) попали в интересную ситуацию. Их отселили в отдельный домик, потому что они ходили в купальниках и вызывали разложение в «сплочённых рядах ищущих», которые вместо практики предпочитали смотреть на их полуобнажённые тела. Когда девчонки поняли, что это не курорт, а «суровый Алтай», было уже поздно. Им прозрачно намекнули, что раз им так невыносимо жарко, пусть поживут отдельно. Позже девчонки, в полной мере осознав свою вину, решили её искупить и побрились наголо. Рубцов, говорят, был доволен. Юля бриться не стала. Ей сказали, что она «выпала из потока», и к девчонкам почему-то не поселили. Вот с этими «изгнанницами» и жил Атман. С ними мы смотрели Мороза. Позже, когда Серёга и девчонки уехали, мы перебрались в их домик и жили в нём с Настей и Вероникой.

Я усиленно практиковал, но наблюдатель не выделялся. Зато я вспомнил несколько случаев из детства, когда видел себя со стороны. Один раз это случилось, когда я дрался с хулиганами, другой — когда меня чуть не задавила машина. Рубцов говорил, что такое возможно, но я не был до конца уверен, что это то, что нужно. Я поговорил с ребятами, но они как-то избегали разговоров о наблюдателе и самадхи, — было ощущение, что они знают что-то такое, о чём мне не говорят.

Кто-то сказал, что выделил наблюдателя, кто-то утверждал, что и самадхи уже было, но все говорили как-то неуверенно и туманно. А ведь Рубцов сказал, что человек точно знает, если это произошло. Поняв, что у ребят ничего не выясню, я набрался смелости и пошёл к Рубцову. Выбрал момент и сказал, что наблюдателя не выделил, но вспомнил случаи из прошлого, когда он у меня выделялся. Рубцов попросил эти случаи описать. Я описал. Тогда в своей безразличной манере он сказал:

— Ну, хорошо…

— Можно мне делать тарабарщину вместо говорилки? — робко спросил я.

— Делай, — равнодушно отозвался он.

Осчастливленный, я отполз. Ура! Я выделил наблюдателя! Конец мучениям. Я куда-то продвинулся. Наконец-то я смогу увидеть «корень ума»! Я рассказал об этом Насте, и она тоже за меня порадовалась. Мы пошли в лес и вместе практиковали тарабарщину. Был дождь, но нас это не остановило. Мы практиковали пару часов, а потом из леса внезапно появился Артём, который сказал, чтобы мы орали потише, — местные жители и так косо смотрят и говорят, что мы сектанты… Мы решили, что будем практиковать минимум три часа в день. Иногда практиковали и по шесть. Нашли поляну и ходили по ней кругами, тарабаря. Было тяжело. Иногда очень тяжело, но мы продолжали. Иногда Настя ненадолго засыпала на каких-то старых досках. От наших хождений вокруг поляны появилась чёткая тропинка.

Рубцов, как я уже говорил, практически ни с кем не общался. Он был суровым и неприступным, как скала. Подходить к нему было страшно. Мне практически ничего о нём не было известно, кроме обрывков каких-то слухов и того, что он сам о себе написал в своей книге.

История Сергея Рубцова

Мой кризис начался в конце 2005 года, всё закрутилось где-то в ноябре. Какие-то встречи, видео с сатсанга Пападжи… Меня спрашивали: «Просветлённый Пападжи или нет?» Я говорил: «Я знаю только состояние «самадхи», а Просветлённый он или нет, не знаю. Какая вам разница? Пахать надо!» Я всё время делал практику «иных языков»: днём и ночью, когда не спал. Утром просыпаюсь: ещё мысли не появились, а я уже та-та-та…

В конце января 2006 года я сидел в кресле и читал книгу Пападжи. Дочка играла, жена сидела на полу и что-то делала. Помню момент, когда жена взяла ползавшую дочку, притянула её к себе (я заметил это краем глаза, и мне это показалось странным — жена как бы защищала дочку от чего-то, хотя никакой