ВЛКСМ.
— И не думай! У маститых впереди шестьдесят седьмой год, год пятидесятилетия Октябрьской революции, не до этого им. А потом не их это музыка. Нет, для молодых должны сочинять молодые. Поговори с «Комсомольской правдой», может, у них кто есть на примете. И вот еще что. В феврале — марте организуй фестиваль-смотр ансамблей во Дворце пионеров. Подключи крупные дома культуры, комитеты комсомола промышленных предприятий. Пусть поют чего хотят, но чтоб две-три песни на русском языке, одну хотя бы по тематике юбилейного года.
— Боюсь, горком партии возникнет, — опять нерешительно сказал комсомольский секретарь.
— Не возникнет. Им позвонят. Давай готовь смотр-конкурс.
Сдав последние экзамены зимней сессии, студент факультета международных экономических отношений МГИМО Сергей Костров, пребывая в хорошем расположении духа, уже собрался выходить из метро и пройтись пешком домой (жил недалеко, на улице Горького), его окликнули:
— Сережа, Костров!
Обернулся. Игорь Фонарчук и Юра Емельянов:
— Ты откуда?
— Сдал последний экзамен, иду домой.
— Аналогичный случай, — одновременно сказали Фонарчук с Емельяновым. — Решили в городе погулять. Слушай, Серега, может, сходим куда?
— А куда? — спросил Костров.
— Ты вот куда шел? — улыбнулся Емельянов.
— Домой. Тут рядом живу, где магазин «Армения».
— Знаем, знаем, — закивали Фонарчук с Емельяновым. — Ну вот, давай занесем твои книжки и сходим куда-нибудь.
Костров посмотрел на часы: время-то полтретьего, все приличное закрыто. Костров колебался недолго:
— Вот что, давайте купим чего-нибудь поесть, выпить и посидим у меня, музыку послушаем.
— А родители? — спросили ребята.
— Да я сейчас один живу, родители в Штатах. Так что мешать никому не будем.
— Ну, ты даешь! И молчал! — сказал Фонарчук. — Поедем в «Елисеевский». У тебя деньги есть?
— Рублей тридцать, — сказал Костров.
— Ну и у нас кое-что имеется. Едем! — И Емельянов направился к выходу.
В «Елисеевском» взяли всего понемногу. Брали все грамм по 300. Окорок «Тамбовский», свежайшую «Любительскую» колбасу, осетрину горячего и холодного копчения, икры паюсной и черной, свежайшие купаты, из расчета на троих, прихватили свежего хлеба, черного и белого, а также бутылку французского коньяка «Камю», четыре «Боржоми». Посчитали: а хватит ли денег еще на один коньяк? Оставалось 12 рублей, а коньяк — 9.50. Взяли. Тут же купили сетки «авоськи». Провизию, аккуратно завернутую в пергаментную бумагу с зеленой надписью «Гастроном», сложили в одну авоську, а коньяк, «Боржоми» и хлеб положили в другую и все бережно понесли через улицу Горького к Кострову домой.
Послушав музыку, попев рок-н-ролл под гитару, выпив хорошего коньяку, решили позвонить девушкам. Фонарчук и Емельянов своим знакомым дозвонились быстро. У Кострова на примете никого не было. Фонарчук использовал резерв ставки главного командования, как он говорил, позвонил нескольким знакомым, зачастую случайным, по телефонам, которые были в записной книжке. Откликнулась какая-то Ольга. Фонарчук толком и не помнил, как она выглядела, помнил, что высокая: так, познакомился в какой- то компании. Продиктовал адрес, повесил трубку.
— Минут через двадцать будет. Она где-то здесь живет.
Емельянов занервничал. Дамам нужно шампанское, торт какой-нибудь и еще какой-нибудь закуски. Стал одеваться. Посчитали деньги. Костров еще добавил. Шампанское, две бутылки, из родительских запасов нашлись у Кострова. За всем остальным в морозный московский вечер отправился Емельянов. Он оделся, пошел в кондитерский и «Елисеевский».
Сначала пришли Таня и Лена, знакомые Емельянова и Фонарчука. Вскоре появился и Емельянов с закусками, фруктами, тортом и еще одной бутылкой «Камю».
Минут через десять звонок в дверь.
— Это Ольга! — обрадовался Игорь Фонарчук.
Лене и Тане объяснил: девушка для Кострова.
На пороге стояла Оля Кузнецова, студентка 4-го курса МГИМО, замсекретаря комитета комсомола института. Симпатичная, высокая девушка, блондинка, в дубленке и очень симпатичной вязаной импортной шапочке. Костров замер. Этого он никак не ожидал. Галантный Фонарчук помог девушке раздеться. Под дубленкой она была в джинсах «Леви Страусс» и тонком вязаном норвежском свитере с оленями. Из своей сумочки достала элегантные туфли на невысоком каблуке. Фирменная девушка, да и только! Фонарчук пожалел, что Ольга не к нему пришла, но что случилось, то случилось. «А вообще-то, — решил чуть захмелевший Фонарчук, — что бог не делает, все к лучшему».
Ольга посмотрела на Кострова, спросила:
— Сережа, чем помочь?
— Ба, — удивился Фонарчук. — Они знакомы!
— Причем давно, — улыбнулась она, проходя на кухню.
Она уже твердо решила, что будет сегодня только с ним. А почему нет? Не женат, из своих, глупостей не сделает.
Емельянов подошел к Кострову:
— Ты ее знаешь?
— Да, — улыбаясь, сказал Костров. — Замсекретаря комитета комсомола нашего института, член КПСС.
— Ну, извини, старик, — Фонарчук неловко улыбнулся. — Не хотел! Ты ведь комсомолец?
— Конечно, — подтвердил Костров.
— Ну, тогда вам будет о чем поговорить. Я в комсомольские и партийные дела не вмешиваюсь.
Слушали Элвиса Пресли, «Битлз», «Роллинг стоунз», танцевали, целовались. В 12 ночи Таня и Лена засуетились:
— Ребята, нам пора. На метро как раз успеем.
Фонарчук и Емельянов тоже собрались. Во-первых, девушек проводить, а потом и самим пора.
Гостей проводили. Ольга сказала Кострову: «Пойдем, помоем посуду», — и пошла на кухню. Костров — за ней… и остолбенел. Ольга без свитера, в бюстгальтере, уже мыла посуду.
Увидев удивленного Кострова, улыбнулась:
— Свитер жалко, боюсь испачкать. Подарок родителей.
Костров удивился:
— А они у тебя где?
— В Англии, папа — советник посольства, — как-то смущенно ответила Ольга.
— А у меня — в Штатах.
— Я знаю, — сказала она, очищая сковородку от купаточного жира. — Писала на группу «Виражи» справку в горком комсомола.
— А джинсы не боишься запачкать? — поражаясь своей смелости, спросил Костров.
— И то правда, — сказала она, взяла и сняла джинсы. В бюстгальтере, трусах, поясе и чулках перед ним стояла девушка 1 м 76 см ростом, член КПСС, замсекретаря комитета комсомола МГИМО МИД СССР. Домыв посуду, она опять посмотрела на него:
