– Не надо… не надо!
Она схватила перо и написала свое имя под пунктом два на напечатанной мной бумаге. Она так обезумела, что рука ее тряслась.
Вульф уже говорил по телефону:
– Мистер Кремер? Здравствуйте. Я хотел бы узнать, пришли ли вы к каким-либо заключениям сегодня утром… В самом деле?.. Я не сказал бы этого… Нет, нет, но я начал расследование в другом направлении, которое, возможно, выльется во что-нибудь позднее… Нет, сейчас еще нет ничего для вас. Как вам известно, я люблю действовать по собственному усмотрению в таких делах… Вы должны предоставить это мне, сэр…
Когда он повесил трубку, Элен Фрост все еще смотрела на него, выставив вперед подбородок и сжав губы. Вульф взял бумагу, и, взглянув на нее, протянул ее мне, затем уселся поудобнее в кресле и позвонил, чтобы принесли пиво.
– Итак, мисс Фрост, вы признали, что обладаете информацией относительно орудия убийства, которую отказываетесь открыть… Я хочу напомнить вам, что не обещал держать это признание в секрете. Пока я молчу, но не собираюсь делать это в дальнейшем. Вы знакомы с методами полиции. Напоминаю, что сокрытие сведений о преступлении считается также преступным действием. Может быть, это нелепо, но в полиции придерживаются такого мнения. Например, если бы они знали, что вы подписали сегодня, то действовали бы по теории: либо вы положили яд в конфеты, либо знаете, кто это сделал. Я не сделаю этого. Но ради проформы задам вам вопрос: вы отравили конфеты?
У нее это довольно хорошо получилось. Она ответила спокойным, только немного сдавленным голосом:
– Нет.
– Знаете ли вы, кто это сделал?
– Нет.
– Вы помолвлены?
– Это не ваше дело.
Вульф сказал терпеливо:
– Мне придется спросить о многом, что вы будете считать не моим делом. Поэтому, мисс Фрост, глупо с вашей стороны без нужды раздражать меня. Вопрос, который я задаю вам, совершенно безобидный; любой из ваших друзей мог бы, вероятно, ответить на него, почему бы не ответить и вам?.. Не воображаете ли вы, что мы ведем с вами дружеский разговор?.. Ни в коем случае!.. Это весьма одностороннее дело. Я вынуждаю вас отвечать на вопросы, угрожая передать вас в полицию, если вы не будете отвечать. Вы помолвлены?
Она понемногу раскалывалась. Ее кулаки сжались на коленях, и она выглядела меньше ростом, как будто усохла, а глаза сделались такими влажными, что наконец в уголке каждого из них образовалась слеза и скатилась по щеке.
Не обращая никакого внимания на слезы, она, глядя на Вульфа, сказала ему:
– Вы грязное, жирное животное. Вы… Вы…
Он кивнул.
– Я знаю, я задаю вопросы женщинам, только когда это неизбежно, потому что не выношу истерик. Вытрите глаза.
Она не шевельнулась. Он вздохнул.
– Вы помолвлены?
Слезы ярости звучали теперь в ее голосе:
– Нет.
– Вы купили алмаз, который на вашем пальце?
Она неохотно взглянула на алмаз.
– Нет.
– Кто подарил его вам?
– Мистер Мак-Нэр.
– Удивительно. Я не подумал бы, что вы интересуетесь алмазами. Вы не должны обращать внимания на мою кажущуюся непоследовательность. Девушка-служанка по имени Анна Фиоре[3] сидела в этом кресле однажды и беседовала со мной пять часов, герцогиня Раткин говорила почти всю ночь. Я склонен исследовать каждый факт. И прошу вас быть терпеливой… Например, алмазы – это любопытно… Вы любите их?
– Я… вообще-то, нет.
– Любит ли их Мак-Нэр? Дарит ли он их случайно?
– Нет, насколько мне известно.
– И хотя вы не любите их, вы носите это кольцо из… уважения к мистеру Мак-Нэру? Привязанность к старому другу?
– Я ношу потому, что мне это нравится.
– Видите ли, я очень мало знаю о мистере Мак-Нэре Он женат?
– Как я уже сказала вам, он старый друг моей матери. Всю жизнь был другом. У него была дочь, приблизительно моего возраста, на месяц или около того старше, но она умерла, когда ей было два года. Его жена умерла при рождении дочери… Мак-Нэр самый прекрасный человек, которого я когда-либо знала. Он… мой лучший друг.
– И однако он навязывает вам алмазы. Вы должны простить меня за то, что я твержу об алмазах. Между прочим, я не люблю их… Я хотел спросить вас, знаете ли вы кого-нибудь еще, кто любит «иорданский миндаль»?
– Кого-нибудь еще?
– Кроме Мак-Нэра.
– Нет, не знаю.
Вульф налил еще пива, оставил пену оседать, откинулся на спинку кресла и нахмурился, глядя на свою жертву.
– Вы знаете, мисс Фрост, пора сказать вам кое-что. Из-за вашей самонадеянности вы принимаете на себя слишком большую ответственность. Молли Лоук умерла девять дней назад, может быть, из-за неудачной попытки отравить кого-то другого. Все это время вы имели сведения, которые, если их использовать со знанием дела и своевременно, могли бы дать что-нибудь более важное, чем бессильная мстительность. Это могло бы спасти чью-то жизнь, и даже, возможно, жизнь, достойную спасения. Как вы думаете, не является ли эта ответственность слишком тяжелой для вас?.. Я не так бесчувствен, чтобы применять насилие. В вас слишком много самомнения и упрямства. Но вы действительно должны подумать над этим.
Он взял стакан и выпил. Она сидела и наблюдала за ним. Наконец сказала:
– Я обдумала это. Я не самонадеянна. Я… Я продумала.
Вульф поднял плечи на дюйм и снова опустил их.
– Очень хорошо. Я так понимаю, что ваш отец умер. Я понял из заявления вашего дяди, мистера Дадли Фроста, что он является опекуном вашего имущества.
– Мой отец умер, когда мне было всего несколько месяцев. Поэтому у меня никогда не было отца. – Она нахмурилась. – То есть…
– Да, то есть?
– Ничего. – Она махнула головой. – Совсем ничего.
– А из чего состоит ваше имущество?
– Я унаследовала его от моего отца.
– Несомненно… Сколько?
– Столько, сколько отец оставил мне.
– О! Послушайте, мисс Фрост. Размеры состояния под опекой не являются тайной в наши дни. Каким капиталом вы обладаете?
– Я полагаю, это свыше двух миллионов долларов.
– Вот как? И капитал не тронут?
