мести.
Толпа постепенно увеличивалась. В тот день никто не отправился на поле битвы, и все воины, имевшие право посещать дворец, пришли сюда.
Впервые после смерти Киссея я встретил Эвена и долго беседовал с ним. Позднее прибыли Парис и Лисимах. Парис начал рассказывать какую-то нелепую историю о том, что ему явился Аполлон и сказал, что ему, Парису, суждено отомстить за смерть брата.
Некоторые прыскали в кулак, но никто не смеялся открыто, ибо Парис со вчерашнего дня изменился совершенно. Эней рискнул заметить, что, если Парис в самом деле намерен стать орудием мести, ему следовало бы находиться по другую сторону стен.
К полудню в зал вошел запыхавшийся Ремий, покрытый пылью и потом, сообщив, что только что вернулся из разведывательной экспедиции к скале. Все сразу же столпились вокруг него, и, когда он закончил повествование, зал огласили крики ярости.
Ремий видел тело Гектора, все еще привязанное к колеснице Ахилла, которая волокла его по греческому лагерю, и солдаты плевали в того, кому не осмеливались смотреть в лицо, покуда он был жив. Двенадцать благородных троянских юношей принесли в жертву у гробницы Патрокла. Ахилл перерезал им горло кинжалом и разбрызгал кровь по земле, после чего их тела бросили собакам. Ремий также видел погребальные игры, где греческие вожди, от Аякса до Менелая, состязались в силе и опыте.
— Подумать только! — бушевал Эней. — Они устраивают игры над мертвым телом нашего великого Гектора!
Афродита, мать моя, где же твое хваленое покровительство? Аполлон, где же твой любимый воин? — Поистине, Эней был великим оратором.
Тем временем Ремия проводили к Приаму — сообщить царю новости. Время шло, а он все не возвращался. Люди вопрошающе смотрели друг на друга, и на их лицах явственно читался страх, что последний удар оказался непосильным для старого царя.
Как же мы были удивлены, когда двери распахнулись и появился Приам собственной персоной! Он опирался на плечо Ремия, но в глазах его сверкал прежний гордый дух. Взгляды всех устремились на него, и голоса сразу же смолкли.
Некоторое время царь молча смотрел на толпу, потом заговорил четким и уверенным голосом:
— Мужи Трои, вы видите вашего царя сраженным горем. Неужели это зрелище настолько приятно, что заставляет вас толпиться в моих покоях? Неужели вам мало печали у себя дома? Видите, как я жалок, во что превратила меня потеря сына. Но пусть меня поглотит царство Аида, прежде чем я увижу гибель Трои!
Приам умолк, и все дрожали перед его гневом. Внезапно он повернулся к своим девяти сыновьям, собравшимся вместе: Гелену, Парису, Гиппофою, Паммону, Агафону, Деифобу, который вовремя не пришел на помощь Гектору[91]], Агаву, Антифу и могучему Политу.
— Убирайтесь отсюда, бесстыдное племя, и приготовьте мою колесницу. Я сам поеду в греческий лагерь за телом моего сына. Горе мне! Все мои достойные сыновья мертвы — остались одни лжецы и воры. Все ваши доблести у вас в пятках — вы хороши только на танцульках! Немедленно ступайте за колесницей!
Взгляд царя был настолько грозен, что никто не осмелился вмешаться, хотя все страшились того, что собирался сделать Приам. Гелен и Паммон поспешно удалились снаряжать колесницу; Парис открыл рот, чтобы заговорить, но отец знаком велел ему молчать.
В зале не слышалось ни звука.
Внезапно мне в голову пришла мысль, и я дерзко шагнул вперед. Такой шанс нельзя было упускать.
— Что тебе нужно, придворный блюдолиз? — свирепо рявкнул на меня Приам.
— О царь, — громко заговорил я, — если ты едешь в греческий лагерь, тебе нужен возница. Я предлагаю себя. Я не воин, и греки не питают ко мне гнева. Умоляю тебя воспользоваться моими услугами.
Остальные тут же начали просить этой чести для себя, но Приам отмахнулся от них.
— Меня повезет Идей, — заявил он. — Агав, Парис, где же моя колесница?
Вошел запыхавшийся Гелен и сообщил, что колесница готова.
— Отлично, — кивнул царь. — Деифоб, вели рабам нести дары. Поспеши!
Я подошел к Приаму, чтобы отвести его к колеснице. Ремий взял царя за другую руку. За нами следовали рабы с дарами, которые Приам велел собрать. Здесь были искусно расшитые одежды, конские сбруи, драгоценные ковры, десять талантов[92]] золота, два тренога, четыре блюда и золотая чаша, подаренная фракийскими послами. Старый царь не пожалел ничего, чтобы спасти тело Гектора от поругания.
У входа во дворец мы обнаружили колесницу, запряженную четырьмя лошадьми. Я вскочил на сиденье возницы, остальные помогли Приаму сесть в квадригу и положили дары к его ногам.
Внезапно сверху послышался пронзительный вопль Гекубы:
— Муж мой, опомнись, пока еще не поздно! Неужели ты думаешь, что этот проклятый грек сжалится над твоими годами и твоим горем? Вернись!
Но Приам не обратил на нее внимания и приказал:
— Поехали!
Я тряхнул поводьями, и лошади понеслись вперед. Боюсь, в тот день многие угодили под их копыта. Мы мчались по улицам, ни на кого не глядя, и быстро прибыли к воротам, которые распахнулись перед нами. С той же скоростью мы ехали по равнине, мимо величественной гробницы Ила[93]], мимо того места, где вчера погиб Гектор, покуда впереди не появился греческий лагерь.
Получив указания Ремия, где находится шатер Ахилла, я поклялся, что меня ничто не остановит, пока мы не доберемся до него. Я нещадно хлестал лошадей, и скорее случай, чем поводья, привел их на центральную аллею лагеря. Они мчались по ней, покуда я не увидел впереди описанное Ремием желтое полотнище, развевающееся перед шатром, который был заметно выше других. Быстро натянув поводья, я остановил колесницу у самого шатра.
Спрыгнув на землю, я помог сойти Приаму, проводил его к входу в шатер, куда он пожелал войти один, и вернулся к лошадям.
Позднее Алким[94]] и Автомедонт[95]], бывшие с Ахиллом, когда вошел Приам, рассказали, что произошло на этой достопамятной встрече. Алким, выглянув наружу, приказал начальнику стражи, чтобы мне не досаждали, ибо вокруг меня уже собралась толпа любопытных солдат, и снова исчез внутри.
Спустя долгое время Ахилл и Автомедонт вышли из шатра, неся на носилках тело Гектора. Оно было ужасно изуродовано, но не до неузнаваемости.
Они накрыли его двумя коврами, привезенными Приамом в колеснице, а остальные дары унесли в шатер и потом вышли снова, чтобы положить в колесницу носилки.
Когда Ахилл спрыгнул с квадриги, я решил, что настал подходящий момент, подошел к нему, коснулся его плеча и сказал вполголоса:
— Я должен поговорить с тобой.
Он резко повернулся:
— О чем?
— Не передашь ли ты сообщение от меня царю Менелаю?
— Я тебе не посыльный. Пред тобой великий Ахилл.
Что у тебя за сообщение?
— Елена вернется к Менелаю — я слышал это из ее уст, — быстро отозвался я. — Она скорбит о ваших потерях. Если вы окончите войну, она вернется. Говори — твоего слова будет достаточно.
Некоторое время Ахилл молча смотрел на меня, потом презрительно усмехнулся:
— Выходит, троянцы хотят мира? Неудивительно!
Видишь труп Гектора в этой колеснице? И месяца не пройдет, как все троянские собаки будут лежать бездыханными, а ваш город обратится в руины! Скажи Елене, пусть не оплакивает наши потери — скоро ее вернет к нам наша доблесть.
Не дожидаясь ответа, он круто повернулся и вошел в шатер.
Вот чем закончился мой план — насмешками и оскорблениями! Мои уста были немы, но в сердце
