одобрительными возгласами, не оставлявшими сомнений в популярности предложения. Царь благожелательно улыбался своим подданным, сидя на троне.
Подойдя ко мне, старый Антенор шепнул, что царская колесница ожидает меня и что гонцы уже отправлены возвестить о посольстве. Пора было отправляться.
Большинство последовало за мной на террасу и махало мне руками, когда я садился в бело-золотую колесницу и подавал знак вознице. Лошади рванулись вперед.
Мы промчались по широким улицам Трои под приветственные крики толпы, достигли Скейских ворот, пронеслись через равнину и оказались в поле, служившем в этот день сценой кровопролития.
Заметив впереди и справа неясную белесую линию, я указал на нее вознице. Он кивнул:
— Шатры греков.
Возница повернул лошадей вправо, и через десять минут мы прибыли к месту назначения — внешнему краю лагеря.
Греки были готовы к встрече. Солдаты вытянулись по стойке «смирно» перед своими шатрами, салютуя нам, и вскоре мы обнаружили эскорт, готовый сопровождать нас к шатру Агамемнона.
Я впервые оказался в лагере греков и с любопытством оглядывался вокруг. Шатры выглядели грязными и небрежно размещенными — каждый третий нарушал прямую линию. Повсюду валялись доспехи, а сами солдаты имели весьма неопрятный вид. В воздухе ощущался неприятный запах чеснока.
Внезапно раздались звуки труб, и эскорт остановился. Мы были у шатра Агамемнона.
Сойдя с колесницы, я оказался перед высоким анемичным типом с курчавыми волосами и светло- голубыми глазами, в котором я сразу узнал Менелая. Он вежливо отсалютовал мне и, пригласив следовать за собой, скрылся в шатре. Спустя несколько секунд я предстал перед всеми царями Греции.
Шатер Агамемнона значительно отличался от палаток простых воинов. Правда, он был немногим чище, но значительно превосходил их в роскоши, а развешанные на стенах воинские атрибуты только придавали ему великолепие. Одну сторону целиком занимали кирасы и латные воротники такого размера, что их могли носить только представители расы гигантов или сказочные герои.
Очевидно, Агамемнон любил показную пышность не меньше царя Приама.
Царь царей восседал на помосте в центре шатра — выглядел он весьма недурно. Справа от него стоял Аякс Теламонид — настоящий великан с плечами размером с бычью лопатку, а слева — мужчина среднего роста с маленькими хитрыми глазками и густой рыжей бородой, в котором я узнал Одиссея, царя Итаки.
Помимо них, в шатре присутствовали Менелай, Диомед — тот, кто убил моего брата Фегея и ранил Энея, старый Нестор[57]], Менесфей[58]] , Аякс Меньший[59]], Агапенор, Филоктет[60]] и многие другие.
Я подошел и остановился перед помостом, покуда царский глашатай называл мое имя. Все отсалютовали мне, я ответил тем же и стал ждать, когда заговорит Агамемнон.
Наконец он осведомился глубоким гортанным голосом:
— Идей, сын Дара, ты принес весть от Приама, царя Трои?
— Да.
— Что он хочет нам сообщить?
Я прочистил горло и заговорил громко, чтобы все могли меня слышать. Во время своей речи я краем глаза наблюдал за Одиссеем, но с таким же успехом мог смотреть на сфинкса.
— Слушайте слова Приама, милостью Зевса могущественного царя Трои. Мы, троянцы, отказываемся от всех притязаний на Елену Аргивскую и сокровища с корабля, доставившего ее сюда; мы согласны передать Елену в руки Менелая, царя Спарты, ее законного супруга, и вернуть корабль вместе с грузом аргивскому флоту.
В шатре послышались возгласы удивления. Менелай склонился вперед; его бледное лицо озарила радостная улыбка. Только Одиссей стоял как окаменевший.
— Все это, — продолжал я, — в обмен на обещание царя Агамемнона отвести свои войска от Трои, погрузить их на корабли и оставить наш город в покое.
Я умолк.
— Это все слова царя Приама? — спросил Агамемнон.
Какой-то момент я колебался, окидывая взглядом присутствующих и пытаясь определить по их лицам, будет предложение принято или отвергнуто. Несомненно, большинство было довольно, но как насчет Одиссея? Я знал, что его голос будет решающим, но его лицо ничего мне не говорило — оно было пустым, как старый заржавленный щит. Я решил, что Елена не должна вернуться в Спарту, и был готов в случае необходимости играть собственными картами. Сейчас этот момент настал.
— Не все, царь Агамемнон, — ответил я чуть громче прежнего. — Есть еще кое-что. Цари Греции должны согласиться на перевоз в Трою оракула Аполлона в Дельфах[61]] в знак признательности богу за покровительство, которое он оказывал нашему городу. Это решение принято царем Приамом, как приличествующее его достоинству.
Было забавно наблюдать, как меняется выражение их лиц при этом последнем требовании. Угрожающие жесты, гневные возгласы, злобное бормотание наполнили шатер. Лишить их Дельфийского оракула! Я отлично знал, что греки никогда на это не согласятся.
Агамемнон грозно нахмурился:
— Нет надобности, дерзкий троянец, обсуждать с моими советниками ваше предложение. Их волю и желание ты можешь видеть у них на лицах. Вот мой ответ царю Трои. Мы, греки, отплатим за оскорбление всей нашей военной мощью! Ты можешь идти с миром.
Одиссей оставался молчаливым и неподвижным — остальные шумно выражали одобрение словам царя.
Больше говорить было не о чем. Отсалютовав, я повернулся, вышел из шатра и поднялся на колесницу. Мой возница погнал лошадей, и вскоре мы снова пересекали кровавое поле, возвращаясь к воротам Трои.
Глава 5
Одураченный Еленой
Сказать, что царь Приам удивился, когда я ознакомил его с результатом моей миссии в лагере греков, означало не сказать ничего. Разумеется, он не знал о моем требовании насчет Дельфийского оракула и поэтому не понимал причины их отказа.
Тем же вечером царь созвал специальное заседание совета, на котором присутствовал и я. Было решено возобновить военные действия на следующий день, и каждый военачальник получил приказ находиться в определенном участке поля. Гектор продолжал командовать всеми войсками.
После совещания я отправился в дом Париса и попросил повидать Елену, но мне ответили, что она закрылась в своей комнате и не желает никого видеть.
Гортина, с которой мне удалось перекинуться несколькими фразами, сообщила, что ее хозяйка не впускает даже Париса. Мне пришлось удовлетвориться этим, и, избежав вопросов Гортины по поводу моего обещания, данного ей три дня назад, я вернулся в свои покои во дворце и лег спать.
Утром я проснулся поздно — летнее солнце ярко освещало комнату. Быстро одевшись, я позавтракал фруктами и печеньем, после чего стал готовиться к очередной попытке добиться аудиенции у Елены.
Ночью мне снилась красная ворона, преследуемая дроздами, что считалось добрым знаком. Хотя я ни в малейшей степени не суеверен, нельзя отрицать, что приметы иногда сбываются.
Выйдя из дворца, я зашагал по широкой аллее к дому Париса, когда внезапно меня окликнули сзади.
Обернувшись, я увидел царского гонца, спешившего ко мне. Он сообщил, что Приам срочно требует меня в свои личные апартаменты.
Это было весьма некстати, но мне пришлось повиноваться, и я двинулся назад во дворец.
Там меня ожидали еще более неприятные известия.
Мне следовало отправиться на поле битвы и передать Гектору распоряжения на сегодня. Это должно было занять два часа, если не больше, поэтому я со вздохом отказался от визита к Елене. Послав гонца в конюшни за лошадьми и колесницей, я вернулся к себе, чтобы надеть доспехи.
Через четверть часа я был уже на пути в поле. Новость о том, что битва возобновилась с удвоенной
