— Запомни, белый человек, — сказал Суанатуфа. После войны остаются только убитые и раненые. Те, кто живые, — тоже раненые. Так говорит Суанатуфа. Но белый человек не поймет его.
— Такие, как ты! — Сими смотрел на Роуза, сжав зубы, и казалось, вот-вот бросится на него. — Такие, как ты, будут считать, что победил Лаупепе…
— А как же Матаафа? — только и выдохнул Туситала.
— Жив. Скрывается.
Мистер Роуз радостно потер руки.
— Короче говоря, если отбросить всякие сентиментальные штуки, все оказалось точно так, как я и предсказывал: Лаупепе стал владыкой, а мы — хозяевами. И теперь, слава богу, я могу покинуть этот сумасшедший дом с чистой совестью.
— Вот это вам вряд ли удастся, — улыбнулся со своего места Генри. — Кстати, предупреждаю: если мы когда-нибудь встретимся, любая тропинка окажется для нас узкой, а стреляю я достаточно хорошо, чтобы попасть даже в такое маленькое сердце, как ваше.
— Уже и на вас подействовала эта психушка под названием Ваилима? А вы мне показались человеком рассудительным. — Мистер Роуз был совершенно серьезен. — Что ж, угрозы я запомню. Позвольте мне забрать свое оружие.
— Еще не всех напугали? — вопросом ответил Туситала.
Роуз вскочил со своего места и ткнулся в дверь. Толкнул ее, потянул на себя, снова толкнул — дверь не открывалась. Он дергал ее, бился — дверь оставалась неприступной. Все с удивлением наблюдали за этой странной дуэлью человека с дверью. Наконец Туситала подошел к двери и, легко толкнув, распахнул ее.
Роуз хотел что-то сказать на прощание, но не нашел слов. На лестнице раздались его быстрые шаги, и Ваилима навсегда избавилась от самого неприятного своего посетителя.
Где он ходит теперь?
…Когда Фаума и Суанатуфа остались вдвоем, Фаума спросила:
— А ты теперь опять будешь молчать? Ну и хорошо. Я уже привыкла.
— Суанатуфа жил плохо, — ответил Суанатуфа. — Ему не с кем было разговаривать. Туситала понял его. У Суанатуфы есть мечта: поговорить с Туситалой.
— А со мной? — Фаума ужасно испугалась своего женского вопроса. — Нет, если хочешь, молчи. Давай молчать вместе, Суанатуфа. Ведь самое главное и так понятно, правда?
Суанатуфа обнял Фауму, они поднялись и пошли в сад. На пороге их настигли звуки флейты. Туситала играл печальную мелодию, но, слушая ее, не хотелось грустить — хотелось думать о хорошем и светлом.
Пройдет много лет, а Суанатуфа и Фаума никогда не забудут эти минуты. И через десятки лет им будет казаться, что именно в эти безмолвные мгновения они сказали друг другу самые главные слова.
Глава двенадцатая
в которой Туситала уходит за Сильвером, но наша история не кончается
Фэнни без стука ворвалась в кабинет Туситалы.
— Что случилось? — испуганно спросил он.
Фэнни тяжело опустилась на диван…
Если бы выражение это не было столь затасканным, я бы непременно написал: «улыбка озарила ее лицо», ибо так оно в действительности и было.
— Все в порядке, — вздохнула Фэнни. — Предчувствия дурацкие… Почему-то решила, что тебе плохо. Прости, Луис, я помешала тебе работать.
Туситала встал из-за стола, обнял ее.
— Любовь, Фэнни!
— Любовь, мой Сочинитель!
Отражаясь в глазах друг друга, они были, как всегда, молоды и, как всегда, влюблены. Дорога радости и страданий, по которой шли они рядом полтора десятка лет, казалась им дорогой обретения друг друга.
— Раз уж я все равно оторвала тебя, сыграй мне что-нибудь, — попросила Фэнни. — Ты так давно не играл для меня.
Туситала взял флейту. И все, кто был в это время в Ваилиме, оставили свои дела, вслушиваясь в легкие звуки. А Фэнни вдруг никак не могла объяснить причину этой тоски.
(Все-таки, что ни говори, жестоко устроена наша жизнь, если те, кто нас любит, всегда чувствуют приближающуюся беду раньше нас.)
И раздался голос Сильвера: «Сдается мне, твое время кончилось!», и Фэнни испуганно вскрикнула: «Кто это?», но Туситала еще ничего не слышал, и звуки флейты продолжали спокойно растекаться по воздуху.
— Сдастся мне, твое время кончилось! — повторил Сильвер.
Туситала рухнул как подкошенный, но Фэнни успела подхватить его, она будто знала, что так должно случиться, и руки протянула за мгновение до того, как Туситала упал.
— Сдается мне, твое время кончилось, — повторил Сильвер в третий раз.
— Нет! — закричал Туситала. Фэнни услышала лишь жуткие хрипы. — Нет! Дай мне хотя бы год, ну, месяц, день — один день, что тебе стоит? День! За день, знаешь, сколько можно написать?
— Ты хоть понимаешь, с кем торгуешься? — небрежно спросил Сильвер…
Туситалу отнесли вниз и положили на широкий диван. Он лежал совершенно спокойно, и можно было подумать, что хозяин дома забылся крепким сном.
— Свет маяка! — крикнул Туситала. — Я вижу свет маяка, построенного отцом! Отец… Свет маяка зовет меня!
Страха уже не было. Существовало только одно желание: идти на свет.
Сильвер усмехнулся:
— А теперь ты слишком торопишься, создатель. Зачем? Туда, куда направляемся мы с тобой, не опаздывают. Создатель, один твой вопрос остался без ответа, не так ли? Помнишь, ты хотел знать, почему к тебе прихожу именно я. — Лицо Сильвера сделалось абсолютно серьезным, и он спокойно произнес: — Я — твое проклятье. — Помолчав, давая возможность Туситале вдуматься в смысл сказанного, он продолжил: — «Пятнадцать человек — на сундук мертвеца!» вот самая знаменитая твоя фраза. Она переживет века.
— Но ее придумал не я! — возмутился Туситала.
— Это уже не важно, создатель. Запомни: сколько бы лет ни прошло, стоит кому-нибудь сказать: «Джон Сильвер!» — сразу рядом возникнет и твое имя. Имя певца приключений и интриг, певца пиратов…
— Я написал лишь один роман о пиратах, все остальное — совершенно о другом. Я никогда не был авантюрным писателем, я…
Но Сильвер не дал ему договорить:
— Я! Не ты, а я стану расти в глазах потомков! Я буду становиться огромным и всесильным! Моя жизнь и вот этот костыль закроют все, что ты написал. Самого тебя закроет фигура одноногого пирата Джона Сильвера! — Сильвер захохотал. — Теперь ты понял, кто я такой, создатель? Я слава твоя и твое проклятье!
По щекам Туситалы катились слезы…
— Мама, он плачет. — прошептал Ллойд, — сделай что-нибудь.
Суанатуфа рухнул на колени у постели Туситалы, опустил руки на плечи хозяина.
— Туситала, не уходи в царство духов. — В голосе Суанатуфы была не просьба — мольба. — Ты не
