неловко зажав покупку под мышкой, полезла рыться в сумочку, роняя в весенние лужи помаду, пудру. Как будто весь мир обрушится, прекратит свое существование, если она не успеет ответить. Наконец выхватила телефон. Но это был не Андрей. Показалось.
А люди все так же шли, улыбаясь. Лишь некоторые немного раздражались, что им пришлось обойти, ступая в лужи, растерянную молодую женщину, глупо вставшую столбом посреди тротуара.
— Ты читала Чернышевского “Русский человек на rendez vous”? Там все написано про наших мужиков, — в пятницу вечером Татьяна все-таки выкроила время зайти к подруге, которая, к счастью, была не на дежурстве. — Русский мужик до смерти боится ответственности. Женщины давно уже имеют право голоса, зарабатывают не меньше и способны не только забить гвоздь, но и сделать ремонт или сменить масло в машине. Мужики нынче все такие инфантильные. Они ничего не умеют, всего боятся. Постоянно самоутверждаются за счет женщин. Все, — Татьяна закинула ногу на ногу, — надоел он мне. Андрей. Пусть подрастет сначала. И вообще, современной женщине мужик не нужен.
— В феминистки записалась? — Лариска включила чайник и встала к раковине мыть посуду.
— “Как только я не позволяю мужикам вытирать об себя ноги, все тут же называют меня феминисткой”, — процитировала Татьяна. — А ты у нас покорная домохозяюшка?
— Да нет, ты не поняла, я совсем не против эмансипации. Вопрос в том, как ее понимать, — Лариска вытерла лоб мыльной рукой и задумалась. — Мне противно, когда во главе угла стоит предположение, что мужчина — это, так сказать, нормальный человек, полная индивидуальность и что нужно походить на мужчину, чтобы стать человеком. Но это же бред! Имитировать мужчину ума не надо. Но нужно ли женщине становиться мужчиной второго сорта? А стопроцентным мужчиной ей не стать. Это понятно. И дело не только в половых признаках, а, скажем, в инстинктах, в свойствах психики. Ведь у женщины свое особое призвание в этом мире, и признание женственности лишь слабостью, недоразвитостью, что ли, это полный бред. Я феминистка не в смысле отречения от женственности, а в смысле… пропаганды, что ли, женского начала. Ведь сколько плюсов у женщин? Самое главное — у женщин более устойчивая психика. Если в шестнадцать не отравилась от безответной любви…
— В смысле?
— А…черт!.. Вчера, только заступила, вызов — отравление уксусом. Приезжаем — девочка, шестнадцать лет, напилась уксуса. Едва откачали, увезли в реанимацию. Снова вызов — и то же самое. Ну, думаю, опять закон двойных случаев. Это всегда так: приспичит одному прыгнуть с крыши — обязательно второй дурачок найдется и в этот же день спланирует. Приезжаем, значит, тоже шестнадцатилетняя девочка. Только выпила меньше. Пока везли — рассказала, в чем дело. Первая, значит, ее подружка. Ее мальчик бросил, вот она и решила с жизнью покончить. А эта — за компанию. Ведь “все парни — сволочи”. В результате — первая сожгла пищевод, теперь ей будут искусственную трубку ставить. И на всю жизнь — немая. Голосовые связки сожгла. Вторая только шептать может. И всю жизнь тоже будет только жидкими кашками питаться.
— Это ты к чему?..
— Какие люди у нас глупые. Ну нельзя уксусом отравиться! Сразу ведь сильный ожег, и от болевого шока необходимую, чтобы умереть, дозу не выпьешь. Уж лучше бы с высотки прыгнули. Тогда наверняка.
— Что ты говоришь?!
— А то и говорю, что когда с периодичностью раз в неделю снимаешь кого-нибудь из петли, соскребаешь с асфальта… Не самое приятное, надо сказать, зрелище… Начинаешь понимать, что такое жизнь. И что такое смерть… О чем это я? А, так вот, если женщина в шестнадцать от неудавшейся любви с жизнью счеты не сведет, то все с ней хорошо будет. Это у мужиков постоянно кризисы. А баба — она природой поставлена, чтобы и мужа тянуть, и детей рожать, растить, на ноги ставить. Внуков потом выхаживать… — Лариска снова задумалась. — Знаешь, как лошади умирают от бескормицы? Сначала мерины, кастрированные жеребцы то есть, потом молодняк и жеребцы, а потом только кобылы… Беречь мужиков надо…
— Мне кажется, мы их слишком сильно бережем… Все бережем, бережем… — но тут зазвонил звонок.
К Лариске пришел кавалер. Она радостно взвигнула, встречая его, разохалась, что она не накрашена и в домашнем платье, но переодеваться не пошла, а только засветилась вся, заулыбалась, что, не знай Татьяна правды, поверила бы в то, что этот вот Григорьев для нее — единственная большая любовь на земле.
Татьяна стояла на остановке больше получаса, но маршруток не было. Рядом на скамейке сидел парень, по виду пэтэушник, с девочкой-школьницей. От нечего делать Татьяна разглядывала их. Девочка была крупная, ярко накрашенная, в джинсах на бедрах. Она сидела, и из-под куртки белела голая поясница с узкой ленточкой розовых стрингов. Парень же был худой и прыщавый. Она пыталась с ним завязать разговор, а он только мучительно краснел, пыхтел и намертво присасывался к горлышку бутылки.
— Как учеба? Расскажи, как у тебя дела?
— Да чё, ёп-ты, зашибись.
Оба курили.
— Что ты все время молчишь? Надо учиться разговаривать. Скажи мне что-нибудь! — она потрясла его за плечо и кокетливо поправила волосы. — Скажи мне что-нибудь хорошее!
Мимо проехал пригородный автобус.
— У нас там дача, — вдруг выдал парень, и девочка обрадовалась неожиданной удаче — вцепилась намертво:
— В Шапшезере? Ты туда с родителями ездишь? У вас машина есть? Ты хочешь быть шофером?
— М-м… да… я это… — скривился тот, и тут же у него зазвонил телефон. Парень обрадовался:
— Леха, привет… Да я тут это… Бухнуть? Ёп-ты, иди ты, спрашиваешь! Вы где? Бля буду… Еду… ща… Ждите.
— Ты куда?! — подскочила девочка. — Ты же со мной. Ты же меня позвал. Ты никуда не пойдешь!
— Ну… я корешам обещал.
Он отцеплял ее руки, отрывал ее от себя. У нее уже и тон был не командирский, а ноюще-молящий. И вот она уже плачет.
Татьяна отвернулась. Слушать все это было выше ее сил. Она как будто увидела себя со стороны… Эта мысль о сходстве ей отчаянно не понравилась, но отделаться от нее не получалось.
Она отчаянно выскочила на дорогу и замахала рукой. Тут же рядом остановилась иномарка с тонированными стеклами. Татьяна открыла дверцу и заглянула в салон:
— До улицы Дзержинского подвезете?
За рулем сидел плотный лысеющий мужчина в пиджаке:
— Конечно, садись, красавица.
Обычно Татьяна, садясь в машину к незнакомцу, внимательно слушала свою интуицию, чтобы не влипнуть в историю, но на сей раз она была в растрепанных чувствах и просто шлепнулась рядом на сиденье, вытянула ноги и расслабилась: скоро она будет дома.
Водитель молчал. Тихо играла музыка. Навстречу неслись огоньки ее города.
Но когда машина плавно притормозила, Татьяна увидела, что это совсем не улица Дзержинского.
— Заедем ко мне — не пожалеешь. Я — мужчина обеспеченный, — мужик смотрел на нее, самодовольно ухмыляясь.
— У меня что — юбка по самое не хочу и декольте до пупа, чтобы мне делать такие предложения? — удивилась Татьяна.
— А те, у которых декольте до пупа, мне интере-е-есны, — брезгливо протянул он.
— А другие — не продаю-у-утся, — передразнила она.
Она старалась держаться, но холодный липкий пот уже прошиб ее, и внутри все похолодело.
— Все продаются.
И настолько гадко стало, будто с ног до головы обдали ее помоями:
— Извини, не научилась еще.
Мужик был сбит с толку.
