Государя осуществить то или иное улучшение войскового быта, эти господа спешили забежать вперед, и вот в заседаниях Комиссии Государственной Обороны, а часто и с кафедры Государственной думы, выступал 'добрый гений' русской армии А. Гучков, и заявлял, от имени Думы, о необходимости улучшить положение бедного офицерства, исправить какие-то недочеты.
Выходило всегда так, что все полезное и приятное для Армии происходило по инициативе Госуд. Думы и в особенности самого Гучкова, а ошибки, прорехи и недостатки относились к негодному 'режиму'.
В то же время, в закрытых заседаниях комиссии обороны, Гучков и его ближайшие сотрудники Н.В. Савич, А.Л. Протопопов (будущий министр внутренних дел) и другие, проводили неизменный 'принцип экономии', который состоял в том, что Дума может только уменьшать и сокращать сметы ведомства, но никогда таковых не увеличивать.
Открытый вызов Династии сделал Гучков, когда выступил в 3-й Госуд. Думе с резким обличением Великих Князей, будто бы неспособных и непригодных для занятия ответственных командных должностей. Эта грубая демагогия, с одной стороны, наносила удар монархии, с другой, увеличивала популярность Гучкова в тех военных кругах, для которых присутствие Великих Князей было стеснительно, уход же несомненно открывал честолюбцам новые возможности их темным замыслам. Военный министр, равнодушный бюрократ генерал Редигер не возразил, как следовало, зарвавшемуся демагогу и не указал купеческому сыну Гучкову, что его мнение о качествах военачальников не было подкреплено какими-либо фактами и являлось лишь мнением неосведомленного в военных делах лица.
Вообще, Правительство держало себя в Госуд. Думе слишком робко и искательно, и почти не принимало мер к тому, чтобы еврействующая печать не распространяла среди народа в преувеличенном, часто искаженном до неузнаваемости виде лживые, клеветнические, иногда явно преступные вымыслы, в изобилии лившиеся на монархию с кафедры Государственной Думы.
* * *
Петербургская печать, обслуживавшая Госуд. Думу, была почти сплошь в еврейских руках.
Однажды, - это было в 3-й Думе, - правый (в те времена) депутат Пуришкевич говорил речь. По установившемуся обычаю, речь правого депутата прерывалась неистовым шумом, криками и бранью слева и из центра. Всем этим 'знакам нетерпения' Госуд. Думы явно и вызывающе сочувствовали субъекты, густо наполнявшие 'ложу печати'.
Выведенный из себя Пуришкевич, вдруг прекращает свою речь и, протягивая указующий перст в сторону ложи печати, пронзительно - на весь зал кричит:
- 'Посмотрите же, наконец, на эту черту еврейской оседлости!'
Весь громадный зал - четыреста членов Думы, представители правительства и ведомств, члены Государств. Совета в своей ложе, наконец, вся многочисленная публика - там наверху - поворачивают головы и, следуя указующей руке Пуришкевича, смотрят на ложу печати...
Добрая сотня смущенных внезапным вниманием зала лиц глядит из этой ложи: курчавые брюнеты, багрово-рыжие лысины, кривые носы, выпяченные сальные губы, до-синя бритые щеки, всклокоченные бороды. Причудливая смесь и многообразие еврейских физиономий - сефардиимов, ашкеназиев - до чисто негрских типов. Лишь где-то на заднем плане мелькали несколько случайных нееврейских лиц.
- Черта еврейской оседлости...
Секунда тишины - и громкий хохот всей Думы сотрясает стеклянный потолок.
В Думе смеялись, а надо было плакать.
Ничего не было смешного в том, что все думские речи и вся думская и правительственная деятельность передавались Русскому народу почти исключительно евреями и в еврейском освещении.
То, что в действительности происходило в Таврическом Дворце, видела и слышала какая-нибудь тысяча человек, да и из этих половина так или иначе зависела и подчинялась еврейской и масонской указке.
Но сотня мильонов русского народа узнавала обо всем лишь через газеты, телефонные агентства и журналы. И все эти сведения составлялись, подгонялись, подделывались и объяснялись так, как это требовалось иудо-масонству.
Под конец 'конституционного' периода думская ложа журналистов обычно пустовала, - в ней дежурили лишь очередные репортеры думского союза журналистов да несколько корреспондентов правой печати, которая, конечно, в еврейском союзе журналистов не участвовала. Очередные евреи из союза записывали думские прения для всего союза, т.е. для всех газет союза, иначе говоря, для девяти десятых органов всей 'русской' прессы.
Получив такой сырой материал (конечно, сильно подделанный очередным евреем), редакторы газет Союза уже у себя в редакциях производили дальнейшую 'переработку' отчета в соответствии с разновидностями политического направления их газет...
В итоге таких переработок газетные думские отчеты являлись сплошным извращением действительно происходившего.
Речи враждебных монархии и властям ораторов подавались в улучшенном и дополненном в газетных редакциях виде, с выпусканием слабых или неудачных мест, с вставлением никогда не сказанных фраз.
Речи - в защиту правительства или неприятные иудо-масонству или вовсе замалчивались, или так искажались, что, читая такой отчет, часто нельзя было понять, что собственно хотел сказать неугодный еврейской газете оратор. Бесчисленны были случаи, когда правым членам Госуд. Думы газетные 'отчеты' приписывали прямо противоположное тому, что они говорили.
Это была глубоко обдуманная, злоумышленная система обмана и одурачивания всех читателей газет, а через них всего Русского народа.
Понадобилось всего десять-двенадцать лет, чтобы почти вся думающая и читающая Россия исполнилась доверием и уважением к тем партиям, которые восхвалялись и подавались 'русскою' печатью в качестве бескорыстных защитников народа, геройски боровшихся с 'тиранией самодержавия', и недоверием, почти ненавистью к тем, кто в действительности стояли за Русский народ и отстаивали благодетельный для России исторический самодержавный строй.
И нельзя было удивляться такому эффекту.
