ему.
Морфесса с криком ярости снова бросился на Лахлана. Скривив губы в презрительной улыбке, Лахлан занес руку и с размаху ударил волшебника кулаком в челюсть. У Морфессы закатились глаза, и он упал бы на пол, если бы не Гейбриел, который вскочил с кресла и подхватил его.
Потирая покрасневшие костяшки пальцев, Лахлан обернулся к Эванджелине, которой Роуэн помогал подняться с пола.
— Ты в порядке?
— Да, — кивнула она и, расправив свою шелковую мантию, взглянула на него. — Спасибо тебе.
Оттуда, куда на мраморный пол Гейбриел положил Морфессу, раздался стон, и Лахлан, взглянув, увидел, что волшебник старается сесть.
— Я тебя видел. — Потирая челюсть, Морфесса пронзил дочь злобным взглядом. — Я знаю, что ты делала. Я слышал, какое заклинание ты произносила.
Услышав подавленный вздох Эванджелины, Лахлан снова обернулся к ней и, положив руки ей на плечи, сказал:
— Садись.
Не обращая внимания на возражение, которое Эванджелина пробормотала, он бережно усадил ее в кресло, а Иский, жестом попросив одного из присутствовавших слуг принести ей чашку медового напитка, похлопал ее по руке.
— Сядь в кресло, Морфесса, — приказал Роуэн, подбородком сделав знак стражам, которые подхватили волшебника и усадили его в кресло у дальнего конца стола. — Итак, ты расскажешь мне, что нашло на тебя и почему ты набросился на свою… Эванджелину.
— Она проникла сквозь преграду между королевствами! — сердито прорычал Морфесса.
Возмущенные взгляды стражников и слуг приветствовали обвинение волшебника. Лахлан почувствовал, как у него под руками застыли плечи Эванджелины.
Увидев боковым зрением, что Иский, перебирая бороду между большим и указательным пальцами, внимательно смотрит на него и Эванджелину, Лахлан пробурчал проклятие и опустил руки по бокам.
— Полно, сейчас не существует волшебника с такой магической энергией. И ты полагаешь, я поверю, что Эванджелина способна это сделать? — заговорил Роуэн.
С того места, где стоял Лахлан, ему было видно, что у нее на высоких скулах выступили розовые пятна, и ослепительно белые зубы беспокойно покусывали пухлую нижнюю губу.
Проклятие. Она это сделала.
Он перехватил взгляд своего наставника, и Иский почти незаметно поднял плечо. Значит, он тоже заметил реакцию Эванджелины. Лахлан решил предоставить своему наставнику решать, разоблачать ее или нет. Его не оставляла мысль, что когда-нибудь он сможет использовать это знание себе на пользу, но он надеялся, что его молчание все же не обернется для него еще одним уколом в зад.
— Эванджелина, обвинение, выдвинутое против тебя твоим от… Морфессой, очень серьезно. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
— Мой господин, — прокашлявшись, отвечала Эванджелина, — единственная магия, которой я пользовалась, — это та, что защищает Королевство Фэй. Я никогда бы не вызвала магию, которая может подвергнуть всех риску.
Она молодец, решил Лахлан, поразмыслив над ее ответом, ни признания, ни отрицания, и заинтересовался, как далеко собирается зайти с вопросами его дядя.
— Если у тебя нет доказательства, Морфесса, то с этим делом покончено. Ты обязан принести Эванджелине извинение.
Удивившись, что дядя больше ни о чем не спрашивает, Лахлан повернулся, чтобы взглянуть на него. Было ли в отношениях между Роуэном и Эванджелиной что-то еще, кроме того, что он знал? Лахлан нахмурился, ощутив напряжение. Но его реакция, безусловно, никак не была связана с мыслью, что дядя, возможно, спит с ней. Он помрачнел, когда, словно в ответ, его напряжение еще усилилось — и обрадовался, когда Морфесса отвлек его.
Волшебник вскочил из-за стола, опрокинув на пол кресло.
— Роуэн, почему ты не видишь, кто она есть на самом деле? — взмолился он, а затем, безнадежно покачав головой, запустил руку в черные, до плеч волосы. — Нет, не трудись отвечать. Я знаю почему. Она околдовала тебя так же, как ее мать околдовала меня.
— Я защищаю ее, потому что ты, Морфесса, никогда этого не делал. Ты позволил своей ненависти к ее матери ослепить тебя и…
— Нет, ты ошибаешься! И настанет день, когда ты поймешь, что я был прав, только будет уже слишком поздно. Она погубит нас, как когда-то погубила ее мать.
Бросив на дочь последний уничтожающий взгляд, Морфесса вышел из зала.
Гейбриел и Бродерик смотрели в свои кубки, и по их лицам ничего нельзя было определить, чего нельзя сказать о стражниках и слугах. По скрытным мрачным взглядам, которые они бросали в сторону Эванджелины, было совершенно понятно, что они верят обвинению Морфессы. Так как она была дочерью Андоры, большинство фэй ненавидели ее и продолжали винить Эванджелину за действия ее матери.
Лахлан не понимал, как она день изо дня терпела всеобщее презрение, и чувствовал, что его отношение к ней смягчается, но он быстро прогнал неуместную сентиментальность, напомнив себе, что с первого момента их знакомства она стала бельмом у него на глазу.
— Если все позволят мне, мой господин, я вернусь к себе, чтобы подготовить список подходящих невест для твоего племянника.
От ее заявления все сострадание улетучивалось так же быстро, как она уходила из зала заседаний.
Эванджелина, сидевшая за письменным столом в своих крошечных апартаментах, расположенных в башне дворца, скомкала кусок пергамента и, бросив его на пол, раздраженно фыркнула, увидев, какая высокая куча образовалась у ее стола. Но достаточно было щелчка пальцев, чтобы свидетельства ее неудачи исчезли — если бы только она могла так же освободить свои мысли от Лахлана; образ этого невероятно красивого горца в последние два дня полностью завладел ее мозгом.
Эванджелина коснулась плеча в том месте, где лежала его рука, и от воспоминания о его успокаивающем прикосновении ощутила, как у нее сжался низ живота.
— Ты становишься смешной, позволяя простому проявлению доброты так действовать на тебя, — вполголоса проворчала она.
Возможно, ее реакция объясняется тем, что очень немногие были добры к ней. Что удивительного в том, что она, привыкшая к постоянному осуждению фэй, так восприняла его действия? Но теперь, после пламенного обвинения Морфессы, о ней будут злословить еще сильнее.
Как бы много ни значила для нее поддержка Роуэна, его слова вряд ли способны оказать влияние на фэй. Эванджелина проклинала Морфессу за то, что он загнал ее в угол, вынудив солгать Роуэну, человеку, который всегда был ей больше отцом, чем сам Морфесса. Но теперь ничего не поделать. Она должна была проверить пределы своих возможностей и убедиться, что если камни станут непригодными, то найдутся другие способы спасения. И кроме того, она вовсе не использовала свою магию во вред фэй.
У нее внутри все сжалось, когда она вспомнила, как черные завитки змеями пробирались сквозь чистый свет ее магии, а голос подстрекал ее выступить против фэй. Эванджелина выбросила из головы это воспоминание — помрачение, вот что это было, и не важно, кем Морфесса заставлял ее считать саму себя, — и вернулась к насущным делам.
Постукивая себя гусиным пером по сжатым губам, Эванджелина снова взялась подбирать для племянника Роуэна подходящую невесту.
Сердясь на себя, Эванджелина бросила на стол перо и потерла виски, чтобы избавиться от пульсирующей тупой боли. Быть может, не следует слишком торопиться, ведь она сама видела красное свечение его меча. Несомненно, если мужчина, который держит свои эмоции под таким строгим контролем, мог чувствовать гнев, то постепенно его можно заставить чувствовать что-то и к своим подданным. А что касается отсутствия у него магии, она всегда готова предложить свои услуги.
Что нашло на нее? В Лахлане Маклауде представлено все, что она ненавидит в мужчинах. Он
