— Откуда ты знаешь?
— От людей слыхал.
Прищурясь, он снова глянул на меня.
— Думаешь, это неправда?
— Скорее всего так.
— А ты океан видел?
— Было дело.
— Ну и как он, большой?
— Большой.
— Как сто таких озер? — Он широко раскинул руки.
— Больше.
Он облизал пересохшие губы.
— Как тысяча?
— Гораздо больше…
— Ну и ну. — Он скорчил гримасу в знак изумления. — Так, может, насчет огромной рыбины, чудища морского, и правду говорят? Есть она?
— Возможно.
Он почесал в затылке.
— Чем же она питается?
— Наверно, другими рыбами.
Он снова уставился на воду и надолго замолчал. В животе у него урчало. Я закурил, и он тут же обернулся, красные глазки его так и прилипли к моей сигарете.
— Не оставите ли курнуть, мистер?
Я полез в карман и предложил ему целую сигарету. Он поперхнулся от избытка чувств и дурашливо хлопнулся передо мною на колени.
— Спасибо, брат!
Потом быстро вскочил, нагнулся и, схватив большущий камень, свирепо запустил его в стайку доверчивых рыбок. Прошипел: «У-у, гады» — и потопал прочь, унося свой трофей.
Начинался отлив. В парке становилось людно. Канцелярская братия выбиралась из грохочущих городских улиц и переулков, толпилась на кромке тротуара, выжидая просвета в непрерывном потоке машин. Переправившиеся через шоссе, замедлив шаг, проходили по парку и обреченно взбирались на холм. В жидкой тени деревьев и кустов, будто привидения-зомби, поднимались с земли клерки, швыряли в сторону обрывки газеты, в которую был завернут жареный картофель, и плелись в свои конторы. Те, кому хватило денег на молоко, теперь надували пустые пакеты и хлопали ими, как дети.
У восточного выхода появились два полисмена. Подошли к мороженщику и велели показать лицензию на право торговать вразнос. Небритый старикан, подхватив тяжелые корзины с фруктами, взгромоздил их на плечи и, медленно и тяжело ступая, направился к дорожке, пересекающей парк с запада на восток. Он что-то недовольно бормотал себе под нос. У дорожки два полисмена остановили его. Он вздрогнул от неожиданности, растерянно поглядел на одного, на другого и опустил свою ношу на землю.
— Где твоя лицензия? — спросил полицейский.
— Лицензия? — Старик недоуменно пожал плечами, потом закивал и полез в карман. — А, лицензия, ну как же!
Он долго шарил по карманам и наконец беспомощно развел руками.
— Дома, — еле слышно произнес он.
— «Дома», — передразнил полицейский. — А удостоверение личности где?
Старик снова порылся в карманах, потом поднял глаза на блюстителей закона и печально покачал головой.
— Дома, — через силу выговорил он и протянул руку. — Зато вот нашел пять шиллингов.
Полицейские быстро переглянулись. Один пожал плечами.
— Это вся моя выручка, — сказал старик.
И в ту же минуту полисмен схватил его за шиворот и толкнул к воротам.
— В суде все объяснишь! — гаркнул он. — Ни лицензии, ни удостоверения…
Второй полицейский подхватил корзины, и все трое двинулись в сторону города.
— Матерью покойной клянусь, нет у меня больше ни пенса, — запричитал старик. — Не тащите меня к судье, я уже был там на прошлой неделе. И сегодня-то вышел с корзинами, только чтобы заработать на штраф. Он меня повесит, этот кровопийца…
У обоих полисменов брови гневно поползли вверх.
— Ох, — спохватился старик. — Я совсем не то хотел сказать. Просто он, ну, бешеный. Мне же от него теперь не уйти, а ведь у меня жена и дети…
Полицейские проявляли полнейшее безразличие к его мольбам.
— У меня найдется еще пятерка, — признался старик в отчаянии. — Памятью матери клянусь, это все. Только отпустите меня.
Один из полисменов — тот, что тащил корзины, заколебался, но другой все подталкивал старика к выходу.
— Берите себе одну корзину, — чуть не плача, предложил торговец. — Корзину и десять шиллингов. Не сунусь я больше в парк, честное слово! Поверьте! И близко к нему не подойду, пока не накоплю денег на лицензию. Берите обе корзины, все забирайте, только не ведите меня в участок.
Полицейские хранили молчание. Тогда торговец начал поносить их на чем свет стоит, ругал и проклинал их жен и детей. Внезапно, громко чертыхнувшись, он подпрыгнул и побежал. В кулаке ошарашенного констебля остался клок ветхого пиджака. Оправившись от изумления, полицейский припустился за беглецом, на ходу взывая к прохожим о помощи. Второй, с корзинами, рванулся было за ним, но с таким грузом не побежишь, и он отстал, нагнулся, чтобы подобрать оброненную напарником фуражку.
Беглец оторвался от своего преследователя ярдов на двести. Еще немного — и он затерялся бы в уличной толпе. Но когда, добежав до шоссе, он остановился, чтобы переждать машины, его схватил прохожий, услышавший крик полисмена. Старику удалось было освободиться, но тут на него навалился другой прохожий. Торговец отчаянно рванулся и, споткнувшись, упал в придорожную канаву. Тут же собралась толпа, в несчастного полетели камни. Он закричал, взмолился о пощаде, но толпа жаждала крови… Когда подбежал запыхавшийся полисмен, старик лежал на дне канавы, неуклюже раскинув руки, как сломанная тряпичная кукла. Камень величиною с тот, которым запустил напоследок в рыбок мой недавний собеседник, угодил ему в висок.
Оба полисмена беспокойно шарили глазами вокруг в поисках виновного. Но все лица выражали лишь праведное негодование. В толпе витало слово «вор», его произносили все убежденнее, и полицейские сочли за благо поскорее убраться в город.
Но зрители не спешили расходиться. У обочины затормозил патрульный полицейский автомобиль. Инспектор, протиснувшись сквозь толпу, спрыгнул в канаву, присел на корточки, пощупал пульс старика и покачал головой.
— Готов, — объявил он.
Стоявшие впереди опустили глаза и попятились. Сработала защитная реакция — кому охота идти в свидетели! Все сразу заторопились к себе в конторы. Словечко «вор» снова возникло где-то позади и распространилось в редеющей толпе, как ядовитый газ. Ясное дело, вор, вид один чего стоит — ободранный, грязный, небритая голодная рожа!..
Если у инспектора и возникли какие-то сомнения, то теперь они враз улетучились: вор есть вор. В гуще людных городских улиц, в тесноте проулков правит неписаный закон, предрешающий судьбу схваченного с поличным воришки. Должностному лицу остается лишь одно — установить личность погибшего.
Часы на обеих башнях пробили два. Правосудие свершилось — суд правый и скорый, — и толпа рассеялась. Отлив достиг вершины холма, волны исчезали за охраняемыми привратником дверьми. Эпилог разыгравшейся в парке драмы досматривали немногие. Среди них был и тот парень, что забавлялся с
